I may be on the side of the angels but don't think for one second that I am one of them. (c)
Объединяю все свое под своим именем. Все "из раннего", очень старое. Возможно даже читанное. Так что смотреть необязательно.)
Лето! Лето!
Наступило лето, занятия в школе закончились, и дети стали заходить в гости еще чаще…
Поедая крошащуюся гадость из бесконечных пакетиков, они болтали о том, как хорошо и весело сейчас на море, и Франкенштейн заметил, что мастер слушает их с интересом. Приняв это за добрый знак, директор решился высказать свою идею.
- Школьная поездка к морю?! – радостно завопил Шинву, - конечно же мы - ЗА!!!
Мастер едва заметно кивнул, охранников никто не спрашивал, и вопрос был решен.
***
Этот небольшой тропический остров он прикупил когда-то при подвернувшемся случае. Сейчас на нем располагался великолепный VIP-отель, попасть в который было сложно даже за очень большие деньги. Позвонив администратору, Франкенштейн приказал отменить всю бронь на это лето и сообщил, что приедет лично.
А через неделю частный самолет приземлился на посадочную полосу недалеко от отеля.
Устроив детей и своих подопытных по комнатам, и оставив мастера за чашкой чая в гостиной, Франкенштейн отправился организовывать культурный досуг. Пока он раздавал необходимые распоряжения персоналу, возбужденные дети уже забросили свои вещи и тоже столпились в шикарной гостиной отеля. Вскоре к ним присоединилась и троица охранников, в обязанности которых теперь однозначно добавился пункт «спасение на водах».
Дети озадаченно озирались.
- Когда я думала о школьной поездке к морю, я представляла ее несколько иначе… - задумчиво произнесла Суйи. Даже она никогда прежде не бывала в столь роскошных местах, - и этот самолет… Мы ведь летели одни… Неужели он тоже принадлежит директору?
- Да уж… Наш директор – загадочная личность, - поддержала ее Юна, - иногда мне очень хочется спросить его, кто же он такой.
- Угу, угу, - согласно закивали дети, а охранники в ужасе покосились на босса. Тот разговаривал с администратором и, кажется, не услышал.
- Я тоже пытался найти информацию о директоре в полицейских и еще кое-каких базах, но так и не сумел, - сказал Ик-хан.
Тао ухмыльнулся. Он-то, конечно, кое-что нашел, но информация была столь странной и противоречивой, что строить на ее основе какие-либо серьезные предположения было абсолютно невозможно.
Шинву некоторое время молча разглядывал непонятно чем занятую компанию и, наконец, не выдержал:
- Да о чем вы вообще думаете?! – воскликнул он, - Посмотрите вокруг! Море, пляж, пальмы! Быстро переодеваемся и айда купаться!
- Точняк! – и дети рванули по своим комнатам. М-21, Такео и Тао переглянулись и решили последовать их примеру.
Они гурьбой вывались на пляж, не забыв прихватить с собой Рея.
И только раздевшись, все с сомнением посмотрели на него.
- Рей… ты ведь не собираешься купаться прямо в одежде? – мягко улыбаясь и мысленно молясь не задеть его чувства, спросила Суйи.
- Сними хотя бы пиджак, здесь ужасно жарко, - слегка покраснев, предложила Юна.
Но их удивительный друг лишь молча прошел мимо и сел в шезлонг под большим зонтом.
***
Пока дети самозабвенно плескались, играли и бесились в лазурной воде, а их модифицированные товарищи выпендривались друг перед другом необычными трюками, Кадис Этрама Ди Райзел наслаждался безмятежным моментом. Глядя за край неба и океана, он видел бесконечную, разнообразную, бурлящую жизнь. Короткую, слабую, но столь же яркую и насыщенную. Он слышал каждое сердце на этом острове, на земле, под землей, в воде и в облаках. Он чувствовал, что люди, о которых он заботится, в это самое мгновение позабыли о своих бедах, маленьких и не очень, забыли свое прошлое, страшное или обыденное, забыли все свои печали и, поддавшись красоте мгновения, самозабвенно вкушают жизнь. Эта их сила при кажущейся слабости всегда восхищала его.
Он также чувствовал, что Франкенштейн горд и доволен собой. Хорошее чувство. Даже в вечной борьбе с разъедающей душу тьмой должны быть краткие перерывы.
В будущем он видел кровь. Но сейчас не время думать об этом.
Он глубоко вдохнул пряный воздух.
«Хотелось бы чаю…», - мелькнула мысль, и вселенная, всегда играющая на его стороне, тут же поспешила ответить. Вдалеке раздались шаги, и через несколько минут перед ним предстал молодой человек. В руках он держал высокий бокал, украшенный зонтиком.
- Не желаете ли холодного чаю? Это наш фирменный рецепт. Скорее даже не чай, а коктейль. Прекрасно освежает, утоляет жажду…
Кадис Этрама Ди Райзел кивнул.
Сквозь стеклянные стены холла, примерно в полукилометре от отеля, Франкенштейн заметил легкомысленного одетого мужика в подозрительной близости от мастера.
- Что это за тип разгуливает по пляжу?
Администратор удивленно проследил за взглядом шефа. С такого расстояния только по светлым золотистым волосам он смог догадаться, о ком идет речь.
- Ах, вы о Натаэле. Он – наша гордость. Лучший метрдотель, мечта всех туристок вне зависимости от возраста. Отсюда конечно не видно, но он очень красивый молодой человек. К тому же, спортсмен, победитель конкурсов по бодибилдингу и соревнований по серфингу, - администратор на мгновение замялся, но, понадеявшись на будущие бонусы от начальства, решил разгласить секретные данные, - но, к великому сожалению своих поклонниц, дамам ничего не светит, этот парень – гей.
- Гей?! – Франкенштейн переменился в лице.
- Конечно же эта информация тщательно скрывается от клиенток, - поспешил заверить его администратор, слегка напуганный столь резкой реакцией. Владелец отеля не казался ему гомофобом. Поспешив сменить тему, администратор предложил:
- Давайте я налью вам немного виски.
Он на мгновение отвернулся к бару, а повернувшись, шефа уже не обнаружил. Он озадаченно озирался, не понимая, куда тот мог подеваться. А Франкенштейн в эту секунду уже стоял за спиной у незадачливого метрдотеля.
Парень меж тем разливался соловьем:
- … и если вы заинтересовались, я мог бы показать вам живописные места этого удивительного острова. Здесь имеются следы древних загадочных цивилизаций, красивейшие природные оазисы, пещеры и водопады…
- Вижу, вы не сильно загружены работой?
От неожиданности парень сбился, но тут же взял себя в руки:
- Господин директор? Я не видел, как вы подошли. Простите, но я лишь пытаюсь обслужить нашего гостя в соответствии с правилами отеля.
Франкенштейн криво усмехнулся.
- Ваше рвение похвально, но абсолютно излишне.
Он смерил метрдотеля холодным оценивающим взглядом. Высокий, накаченный, загорелый; длинные светлые, слегка волнистые волосы, голубые глаза. Что за отвратительный типаж?
Парень также в упор смотрел на него. В его глазах читался некий вызов. Франкенштейн почувствовал закипающий гнев, однако вовремя одернул себя, смягчил тон, лучезарно улыбнулся и вкрадчиво спросил:
- Что-то осталось непонятным? – его голос буквально излучал дружелюбие, но метрдотель вздрогнул, заметив сузившиеся зрачки, внезапно отразивших смертельную угрозу и чистейшее безумие, глаз.
- П…прошу прощения, - испуганный парень поспешил ретироваться.
Устранив проблему, довольный Франкенштейн склонил голову:
- Больше никто не потревожит ваш покой, мастер.
- …….
- Франкенштейн.
- Да, мастер.
- Недавно дети смотрели по телевизору передачу из жизни животных. Там показывали брачные игры гамадрилов.
Он почуял неладное:
- Мастер?
- Взгляды тех самцов… были удивительно похожи…, - мастер многозначительно замолчал.
Чувствуя, как на лбу выступает испарина, Франкенштейн смог лишь пробормотать:
- М… мастер…
без названия
- Мастер, я знаю, что не вправе просить… - Франкенштейн прислонился щекой к холодному камню. Даже тихий шепот прозвучал слишком громко в звенящей тишине. Его маленькая коленопреклоненная фигурка терялась рядом с массивным саркофагом в полумраке огромной усыпальницы.
- Я очень жду, потому что… - он замолчал, не закончив фразу.
Теперь его речь всегда была сбивчива, он не мог найти слов, чтобы рассказать о бесконечной тоске, пустоте и черном, поглощающем его душу одиночестве.
Он подумал, что следовало бы рассказать что-то, способное действительно порадовать мастера, но в голову лезла только бессмысленная чушь.
- Я всегда причинял вам столько беспокойства… В то время, что я тщетно искал вас, я наделал много глупостей… и вы… знали это, но ничего не сказали… а сейчас я … я прошу простить меня… - его голос срывался, и он замолкал, чтобы спустя некоторое время вновь продолжить свою молитву.
- Я буду стараться и больше никогда не нарушу ни одного вашего приказа. А то место, которое вы так любили… клянусь, я сделаю его еще прекрасней… поэтому… прошу… - он не замечал, что слезы текут по его щекам.
- И… мне очень нужен ваш совет, мастер… что мне делать… я… не смогу… так… не смогу…
Раз в месяц двери храма открывались и появлялись чьи-то тени. Тени вещали истины, куда-то звали его, увещевали уйти.
Он их не слушал.
И не считал нужным говорить с ними.
Но однажды странный, смутно знакомый запах из какого-то другого мира коснулся его ноздрей.
- Я принес цветы. Мне кажется, ему понравилось бы…
Сердце Франкенштейна наполнилось гневом.
- Цветы? – его голос прозвучал очень глухо. – Ты знаешь, что цветы приносят на могилы? Здесь – не могила.
Испуганный Регис отступил на шаг.
- Но ведь…
Сейра зажала его рот рукой.
- Простите, Франкенштейн-ним, мы уходим.
Потом она вернулась уже одна, долго и тихо сидела рядом. Он не заметил, как она ушла.
На его плечо легла чья-то рука. Он поднял голову, рядом с ним стоял Геджутель.
- Франкенштейн, пойдем, тебе надо немного прогуляться.
- Если я уйду, а мастеру что-нибудь понадобится…
Лицо Геджутеля исказила боль.
- Пойдем… Ему… он… Мы выйдем совсем ненадолго.
Они немного отошли от храма.
- Франкенштейн, ты должен жить дальше.
Он был слегка удивлен:
- Я живу.
- Ты знаешь, я тоже потерял очень многое…
- Геджутель, я должен быть рядом с мастером, поэтому не темни и говори быстрее.
- Если бы ты вернулся в Корею…
Франкенштейн остановился.
- Геджутель, мастер…
- Он … одобрил бы такое решение.
Франкенштейн посмотрел на каджу с неподдельным изумлением.
- Геджутель, ты всерьез думаешь, что я оставлю мастера? Прости, мы ушли слишком далеко, я должен вернуться.
- Это бесполезно, - рапортовал каджу лорду. Раскрея смотрела в одну точку прямо перед собой, - он не покинет то место.
- Он понимает, что ждать… бессмысленно?
- Он знает, но не хочет признавать. Это безумное чувство, человеческая надежда. Вы знаете, он – человек. Он никогда не смирится.
- Может быть, было бы милосердней стереть ему память? – голос Раскреи слегка дрожал.
Геджутель покачал головой.
- Лорд, это не будет милосердней…
- Но я не хочу, чтобы он там умер.
Сейра сделала шаг вперед:
- Это его выбор, мой лорд. И он не умрет, пока остается надежда.
- Сейра, ты знаешь, я должна запечатать храм.
Каджу опустили головы.
- Ты должен отсюда уйти…
- Лорд, - ответил он, но не стал подниматься.
- Пожалуйста, уйдем сейчас, я больше не могу держать это место открытым, - Раскрея просила мягко, уговаривая его, как ребенка.
- Я никуда не уйду. Я жду пробуждения мастера.
- Франкенштейн, он упокоился вечным сном, - голос лорда тих, - он уже никогда…
Он посмотрел на нее пустым взглядом посеревших от отчаяния глаз.
- Замолчите. И убирайтесь.
И она навсегда исчезла из его поля зрения.
Где-то снаружи раздался сильный грохот, полыхнул алый свет.
«Дверь запечатана», - безо всяких эмоций отметил он. Это было неважно. Мастер снимет любую печать.
Дальше были лишь пустота и одиночество, в которых он звал и молил.
- Мастер… - шептал он, касаясь шершавого камня сухими губами.
Он не знал, сколько прошло дней, лет или столетий. Тьма окружала его.
- … я все еще жду…
Мертвую тишину не потревожил ни один звук, темноту не пронзила вспышка света.
Почти невесомо, легким ветром рука коснулась его щеки. Он поднял взгляд. Рядом с ним в полумраке мягко светились два темно-вишневых глаза, черные волосы слегка шевелил неземной ветер.
- Франкенштейн.
- Да, мастер, - ответил он, счастливо улыбаясь.
Чай для мастера.
- Босс, может не надо? – со смутной надеждой спросил Такео.
- Надо, друзья мои, надо. Все-таки не каждый день Е Ран занимает первое место на международном конкурсе, - ответствовал Франкенштейн.
- Ах, вы же знаете, как это бывает, - тоном уставшей от мирской славы звезды продолжил он, - моя блистательная речь, вручение призов, овации… К тому же, это всего четыре дня…
- … и в эти четыре дня, - его тон резко изменился, а глаза загорелись угрожающим огнем, - я рассчитываю, что вы очень хорошо позаботитесь о мастере.
Охранники синхронно сглотнули и усердно закивали головами.
- Это чай, чайник, сахар, четырехдневный запас рамена… - проводил инструктаж Франкенштейн.
- Только рамен? – жалобно пискнул Тао. Но его товарищи с суровым осуждением посмотрели на него.
- Мы обожаем рамен, - твердо сказал М-21.
«К тому же, мы всегда сможем перекусить в Макдональдсе», - добавил про себя спец по выживанию. Но обмануть Франкенштейна было не так-то легко.
- Питаться будете только дома, - веско сказал он, - будете символизировать собой общество для мастера.
- Мы это… плохо символизируем…, - неуверенно попытался отмазаться Такео.
Босс перевел на него взгляд, в котором с катастрофической скоростью таяло дружелюбие.
- Ты что-то сказал?
- Нет, шеф! – быстро ответил Такео, начав тут же, не сходя с места, тренироваться символизировать.
Полными скорби глазами провожали они быстро удаляющийся самолет.
- Тао, у тебя дрожат губы.
- Врешь, не дрожат.
- Дрожат-дрожат, - заверил его М-21, сам с трудом сдерживающий нервический озноб.
Вернувшись домой, они столпились на пороге гостиной, неуверенно глядя на сидящего на диване ноблесс.
- Иди, - Такео подтолкнул М-21.
- Сам иди, - уперся тот.
Возникла небольшая потасовка, в результате которой вперед вылетел самый легкий представитель команды – Тао.
«У меня отличные социальные навыки», - напомнил он себе и, склонив голову на манер Франкенштейна, нерешительно спросил:
- Вам … что-нибудь нужно?
- Скоро закончится чай.
Троица облегченно вздохнула и рванула на кухню.
Чай – это легко. Чай – это совсем не проблема. Ведь они прошли специальный трехдневный экспресс-курс, сдали письменный, устный и практический экзамены по предмету «Чай для Мастера».
Применив все свои навыки, они приготовили и подали напиток, и теперь с почтительного расстояния наблюдали, как мастер подносит чашку к своим губам.
Однако, сделав глоток, ноблесс поставил чашку обратно на блюдце и посмотрел на них долгим пронзительным взглядом.
Холодный пот прошиб троицу до самых костей. Они в ужасе переглянулись.
- Что-то не так, - прошептал Такео.
А Тао внезапно подпрыгнул на месте.
- Ты клал сахар?
- Да, семь ложек.
- И я.
- И я…
Как самый старший, М-21 решил взять ответственность на себя. На негнущихся ногах он подошел к столу.
- П… простите… сейчас все исправим…, - он схватил чашку, и троица поспешно ретировалась.
После фееричного провала с чаем, к приготовлению рамена они приступили со всем возможным старанием.
- Согласно инструкции нужно добавить ровно 367 грамм воды.
- Наливай по эту рисочку.
- Я боюсь, наливай ты.
- А здесь точно 367 грамм?
- Давайте … взвесим?
- С ума сошел, ну кто же взвешивает воду…
Кадис Этрама Ди Райзел смотрел на тарелку перед собой. Трое его подопечных в одеревеневших позах сидели по обеим сторонам стола, сверля его взглядом круглых от страха глаз. Лишь безграничная, как Вселенная, выдержка Истинного ноблесс, позволила ему сохранять полное хладнокровие.
Он попробовал блюдо. Кивнул. После чего в абсолютной тишине гостиной прозвучал громогласный вздох облегчения.
- Я думал, что умру сегодня, - пожаловался Тао.
Поздно вечером они усердно мыли посуду и занимались уборкой.
- Мы должны держаться, - подбодрил товарищей М-21. Хотя после инцидента с чаем ему самому пришлось сменить насквозь промокшую рубашку, - Такео, смотри, ты пропустил пятно.
- Да это пятно можно разглядеть только под микроскопом.
- Ага, расскажешь об этом Франкенштейну.
До возвращения босса оставалось три дня…
Старая Лукедония.
***
- Что вы планируете делать с ним, мой лорд? - главы кланов Ландегре и Кертье внимательно следили за каждым движением человека.
- Забавный экземпляр, но здесь ему не место.
«Лорд, но ведь это вы приказали доставить его сюда», - подумал Геджутель, но вслух ничего не сказал.
- Совершенно невоспитуем, - заметил лорд и, с грустью воззрившись на человека, добавил: - Я дал тебе достаточно возможностей, но ты не воспользовался ни одной из них.
Человек усмехнулся. Во взгляде его ярких глаз, обращенных к повелителю благородных, сквозило презрение. На губах играла столь хищная улыбка, что все лицо его искажалось, обретая оттенок безумия. Дерзко и с вызовом, он произнес:
- Дай мне еще один шанс, и от твоей Лукедонии останутся лишь руины.
- Мой лорд, здесь он опасен не менее, чем в мире людей. Вы же помните, что в прошлый раз…
- Геджутель, несмотря на мой почтенный возраст, я еще не полностью выжил из ума. Я прекрасно помню.
Каджу вздрогнул от очередной из вечных шуточек своего повелителя. Но лорд тут же стал серьезен. Он обратился к человеку:
- Даже мой интерес к тебе не способен пересилить тяжесть совершенных тобой преступлений. Я признаю твой гений, но не могу одобрить цену, которую платят за него живые существа. Я надеялся, что на земле Лукедонии ты прекратишь свои бесчинства. Ты же увидел здесь лишь новый материал, питающий твою одержимость. Поэтому ты вернешься в мир людей.
- Что?! Л… лорд… – оба каджу едва не подпрыгнули на месте.
- М… мой лорд, - решился сказать Геджутель, - если этот убийца вернется к людям…
- Геджутель, вижу, ты по-прежнему невысокого мнения о моих умственных способностях.
- Мой лорд, я… совсем не это… - забормотал несчастный Ландегре, а лидер Кертье наградил его сочувствующей, слегка кривоватой улыбкой.
Лорд вновь перевел взгляд на человека.
- Франкенштейн, - на мгновение каджу показалось, что в голосе их повелителя слышится сожаление, или даже раскаянье, но следующие слова лорд произнес холодно и твердо: - Я решил, что верну тебя в мир людей. Но перед этим я заберу силы, что ты получил ценой крови и страданий, сотру твою память и уничтожу твои знания. Ты вернешься к людскому роду и проживешь свой век обычным человеком. Я надеюсь, ты найдешь в этом счастье.
На мгновение повисла полная тишина. Лидеры Кертье и Ландегре молча переглянулись.
- И ты думаешь, я тебе позволю… - лорд видел, какой яростью перекосило лицо человека, когда тот рванулся к нему. Но оружие духа двух каджу преградило ему путь.
- Уберите, - приказал лорд, поднимаясь со своего места.
Спокойным взглядом встретив полный ненависти взгляд синих глаз, он обратился к своей силе.
Опустив головы, по обеим сторонам от человека стояли каджу двух великих домов. Геджутель заставил себя унял дрожь в руках - сила лорда сотрясала стены замка.
А Франкенштейн видел лишь пылающие глаза своего палача. Он не мог ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Не мог даже закричать. Страшнее самых страшных мук, страшнее самой ужасной смерти была для него потеря неизбывной страсти к науке и бесценных знаний, что он сумел обрести. Больше жизни ценил он свой разум, свой гений, свою одержимость. И все это сейчас разрушалось под холодным пламенем силы. Франкенштейн чувствовал, как рвутся тончайшие связи его личности, как рушится структура памяти, как стираются целые блоки знаний, что он с таким трудом приобретал всю свою жизнь. Его личность исчезала, как тонкие стены бумажного домика, сносимая безжалостным потоком.
Его разум, его душа кричали от боли и ужаса. Его тело не могло издать ни звука, скованное неимоверной мощью ментального контроля.
- Твои жертвы чувствовали то же самое, - где-то на краю сознания услышал он слова своего судьи и палача.
«Пожалуйста!» - взмолился он неизвестно кому, зная, чувствуя, что палач неумолим.
- Лорд, - тихий голос как будто расколол пространство.
Мгновение, и пылающие глаза погасли, их ужасающая сила исчезла без следа. Франкенштейн судорожно вздохнул, оседая на пол.
- Кадис Этрама Ди Райзел. Не ожидал твоего визита. Но я рад тебя видеть.
Новый благородный, появившийся в тронном зале, вышел вперед, встав между лордом и человеком, заслонив собой последнего.
- Я бы хотел забрать его.
Некоторое время лорд молчал.
- Кадис Этрама Ди Райзел, ты ведь знаешь, на что идешь?
- Да.
Лорд кивнул.
- Если это ты… я согласен.
Они покинули замок и куда-то пошли. Франкенштейна сейчас мало волновало направление. Он просто шел, лихорадочно анализируя нанесенные повреждения, со страхом встречая все новые темные пятна и смутные идеи на месте разложенных прежде по полочкам знаний и фактов. Но, проведя поверхностный анализ, он немного успокоился. Не случилось ничего непоправимого. Лорд не успел затронуть основ. Остальное несложно восстановить. Теперь появились новые данные о силе лорда и, основываясь на приобретенном опыте, он найдет способ уничтожить зарвавшуюся тварь, вообразившую себя повелителем мира.
«Сейчас мне нужно переждать, восстановить утраченное и придумать новый способ борьбы с мразью, именующей себя благородными», - он посмотрел в спину представителя ненавистной ему расы.
«Ты спас меня, поэтому тебя я пощажу», - в порыве великодушия пообещал он.
Шедший впереди Кадис Этрама Ди Райзел едва заметно улыбнулся.
Вдалеке показался его замок.
***
***
Войдя в резные двери огромного особняка, его хозяин, слегка повернув к своему спутнику голову, произнес:
- Ты можешь выбрать любую свободную комнату, здесь их предостаточно.
«Он не собирается запереть меня?» - легкое удивление коснулось сознания, - «Кто я, пленник или все-таки гость?»
В любом случае бежать было некуда, да и бессмысленно. Прежнее место его обитания было начисто уничтожено во время боя, и все экспериментальные образцы погибли. Следовало найти новое прибежище, и этот огромный полупустой замок вполне подходил. Франкенштейн собирался продолжить свое последнее исследование. Первые опыты по воздействию изобретенного им состава на кровь благородных принесли весьма многообещающие результаты. Он выбрал комнату, исходя из соображений возможности быстрого побега, и отправился изучать особняк в поисках подходящего укромного уголка для временной лаборатории. Глупо было организовывать ее прямо в логове врага, но пока у него не было выбора. Небольшие и неопасные эксперименты легко можно будет скрыть, а после уже решить, что делать дальше.
Он нашел подходящий погреб в отдаленном крыле замка. Теперь стоило отдохнуть и приступать к восстановлению утраченных знаний. Он прямиком направился в свою комнату. Путь его пролегал мимо гостиной, где он расстался с приютившим его благородным. Не удержавшись, Франкенштейн заглянул туда.
И удивленно замер на пороге. Хозяин замка стоял спиной к двери, глядя в высокое узкое окно, а за его спиной находился накрытый на две персоны стол. Глаза человека сверкнули голодным блеском. Только сейчас он осознал, насколько сильно хочет есть. Не решаясь зайти, он застыл в дверях.
«Он ждет … меня?» - промелькнула показавшаяся абсурдной мысль.
В это мгновение благородный обернулся и, посмотрев на человека мягко и спокойно, произнес:
- Не разделишь ли ты со мной эту трапезу?
Франкенштейн ел очень быстро, и лишь немного насытившись, понял, насколько неучтивым, должно быть, выглядит его поведение. Благородные всегда были столь чванливы в отношении манер, и хотя человек тоже никогда не отличался их отсутствием, сейчас, жадно и торопливо набросившись на предложенный ужин, наверняка произвел негативное впечатление. Он бросил быстрый взгляд на хозяина, но тот, казалось, не обратил на его неловкость ни малейшего внимания. На лице его не было и следа надменного равнодушия, снисходительности или презрения, столь привычного в здешних краях в отношении «опасной игрушки» лорда.
Франкенштейн принял подобающий вид, сел прямо, вознамерившись доказать, что слухи о его буйстве и дикости сильно преувеличены. По правде говоря, в первый раз с тех пор, как он ступил на землю Лукедонии, он оказался за одним столом с настоящим чистокровным. И тем более удивило его, что предложенные блюда были вовсе не столь изысканы, как он ожидал.
- Тебе не нравится? – он вздрогнул, поскольку вопрос хозяина замка был чересчур созвучен его мыслям.
- Не то что бы… - с сомнением ответил он, - эта пища не плоха. Возможно, не совсем такая, как я себе представлял.
- Ты можешь приготовить лучше?
Его удивил столь неожиданный вопрос. Безусловно, он мог. Для его гения не было различия в ювелирной точности подбора ингредиентов для экспериментальных смесей, или же для обычной готовки. Он был перфекционистом, привыкшим доводить любое начинание до идеала, будь то сверхчеловеческая сила или простая яичница. Он также был талантливым кулинаром, но никто прежде не имел возможности познакомиться с этой стороной его таланта.
- Если ты действительно на это способен, я хотел бы это увидеть.
Мгновенно в голове Франкенштейна родилась новая идея.
«О, ты хочешь увидеть, на что я способен? Что ж, я предоставлю тебе такую возможность».
Он улыбнулся со всей возможной любезностью:
- Я приготовлю для те…, - он осекся и смутился, неожиданно даже для себя самого.
«Похоже, это обстановка не способствует фамильярности», - очень вовремя появилась мысль, которую он тут же счел хорошим оправданием.
- … для вас… я приготовлю для вас такое блюдо, которое вам никогда не доводилось пробовать.
Его собеседник кивнул.
«Это очень кстати», - радостно думал Франкенштейн, направляясь в свою комнату после ужина, - «именно под приготовление пищи я замаскирую свои начальные эксперименты. Все складывается более чем удачно».
Немного передохнув после полного потрясений дня, он придирчиво осмотрел свое жилище. И нашел чистоту комнаты отнюдь не идеальной.
- Что за прислуга в этом доме? - возмущенно вопросил он пространство. - Далеко не лучшая еда, и чистота тоже не вызывает восторга… Ну, раз теперь это мой дом, пусть даже временный…
И Франкенштейн принялся за уборку. Доведя свои покои до совершенства, он вышел наружу и с сожалением отметил огромную разницу между ставшей безупречной чистотой комнаты и обликом коридора, лестниц, гостиной...
И лишь спустя несколько часов, с удивлением остановившись где-то посреди уборки просторного холла, он задался вопросом о том, что же и зачем он делает.
«Буду считать это подробным знакомством с вражеской территорией, - после некоторого раздумья решил он, - «это пригодится, когда я буду готов уничтожить Лукедонию».
И он одержимо продолжил свое занятие.
В это время Кадис Этрама Ди Райзел стоял на небольшой террасе замка и задумчиво смотрел на восходящую над храмом почти полную луну. Прислушиваясь к непрекращающемуся копошению в своем доме, он подумал, что погружение в сон в ближайшем будущем планировать не придется.
***
***
Франкенштейн волновался. Он сам не понимал, почему происходящее в данную минуту было столь важно для него. Разум не находил ни одной достойной причины. Но он ничего не мог поделать с этим иррациональным, не поддающимся контролю чувством. Кусок буквально не лез ему в горло. Не моргая, смотрел он, как благородный подносит вилку к своим губам. Внутренности холодели.
«Да что же со мной? Какое мне дело до его мнения?»
Но он отлично знал, что не сумел достичь совершенства. Возможно, пара месяцев и несколько тысяч тщательно подготовленных опытов привели бы к желаемому результату. Но обещанный завтрак был на столе уже сегодня, в это утро.
Он не выдержал молчания и, проклиная свою слабость, неуверенно спросил:
- Вам … нравится?
Хозяин замка с достоинством кивнул, и Франкенштейн не смог сдержать довольную улыбку.
«Я как малое дитя», - тут же одернул он себя и принял максимально холодный и отрешенный вид. Довольно этого слюнявого ребячества, подобное поведение перед лицом врага недопустимо.
Благородный поднял на него взгляд и произнес:
- Слухи о твоем таланте не были преувеличены.
- Правда? – и вновь лицо Франкенштейна помимо воли озарила улыбка. И лишь секунду спустя, опомнившись, он уныло воззрился на свою тарелку.
«Ну вот, опять…»
***
***
Время шло, и человек обжился в чужом доме. Как-то само собой, он возглавил всю бытовую часть жизни замка. Он стал непререкаемым авторитетом, внушающим священный ужас, и жесткой рукой руководившим прочими обитателями.
«Не удивительно, ведь я разбираюсь в таких вещах получше многих», - без ложной скромности отмечал он.
И лишь хозяин замка по-прежнему оставался для него полнейшей загадкой.
Франкенштейн завел специальный каталог, который постоянно старался пополнять данными об этом странном существе. Но данных катастрофически не хватало.
Одной из его гипотез было то, что благородный способен читать его мысли. Но он отмел ее, как не состоятельную. Будь это так, его тайные эксперименты, его планы убийства лорда и, в перспективе, полное уничтожение ареала обитания благородных, были бы однозначно отслежены и пресечены.
Беспокоило то, что он никак не мог оценить истинную силу своего спасителя. В своих заметках он писал: «Я совсем не ощущаю его силу, но в то же время из самой глубины моего существа приходит чувство, что никогда прежде я не встречал столь могущественное и опасное создание. Когда я погружаюсь в это чувство, каждая частичка моей души начинает в страхе трепетать. При кажущейся отрешенности, он очень внимателен, при кажущемся спокойствии, наполнен недоступными мне порывами, иногда я думаю, что он совсем наивен, но порой в глубине его глаз я вижу вечность. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с подобной загадкой».
Стоило признать, что этот странный благородный не внушал желания немедленно убить его. Рядом с ним мятежный дух Франкенштейна успокаивался, гнев утихал, а творческий азарт приобретал новые формы.
Кулинария. Он никогда не думал, что настолько увлечется ею. Он всегда отлично готовил для себя. Сейчас же он делал это превосходно.
Анализируя свое отношение к хозяину замка, он часто попадал в тупик.
«Дай себе честный ответ, Франкенштейн. Твои оправдания лживы», - думал он иногда. - «Я презираю самого лорда, но мне не безразлично мнение этого молчаливого существа. Еще хуже то, что я стараюсь заслужить его похвалу, и радуюсь ей, как глупый щенок. Я понимаю, что ничтожен, но почему-то не чувствую себя таковым».
Не в силах отследить причин своих эмоций, он записал неожиданный для себя вывод:
«Мое сердце как будто восстает против разума».
Тайной был и статус благородного в Лукедонии. Если он каджу, то где его клан? Если он состоит в каком-то клане, то почему живет один в этом огромном поместье?
Сперва Франкенштейн думал, что прислуга в доме – люди, волею судеб оказавшиеся на земле божеств, заключили контракт с его спасителем. Но когда он задал этот вопрос, на него посмотрели весьма удивленно:
- О чем вы? Он никогда и ни с кем не заключает контрактов.
- Но … кто же он?
Никто не ответил.
Франкенштейн жил довольно свободно. Никто не следил за ним, не пытался его контролировать. Со временем он совсем осмелел, и, почти не скрываясь, приступил к новому этапу своих исследований.
Он экспериментировал с новым оружием, которое не только сможет противостоять оружию духа каджу, но и полностью затмит его своей мощью. Сочетание физики и энергетики, материи и духа, эта вещь должна была стать его лучшим творением.
Перед завершающим этапом он сутки напролет просиживал в своей импровизированной лаборатории, творя с таким остервенением, что руки его дрожали, а глаза безумным блеском горели в темноте.
Он уже был настолько близок к успеху, в мечтах своих стирая глумливое выражение с лица лорда, легким движением снося его надменную голову, что неожиданный провал застал его полностью неподготовленным.
Мгновенная цепная реакция уничтожила хрупкий баланс, и в ту же секунду над землей Лукедонии прогремел мощнейший взрыв. Его тело среагировало быстрее мысли. В мгновение ока он покинул подвал и, стоя в отдалении, со смятением и ужасом наблюдал, как рушится целое крыло замка. Не прошло и пары секунд - легкий порыв ветра, и рядом с ним стоял Кадис Этрама Ди Райзел.
Молча смотрел хозяин замка, как над руинами его владений оседает пыль. Франкенштейн тоже не смел проронить ни звука.
«Он убьет меня сам или сдаст лорду?»
Человек понимал, что его действия нельзя расценивать иначе, как предательство. Его планы были раскрыты, опасность экспериментов очевидна, и ему все еще нечего было противопоставить своим врагам.
Несколько минут длилось молчание. Наконец благородный спросил:
- Франкенштейн. Твоя жажда силы … столь велика?
Он не знал, что ответить. За эту одержимость его ненавидели, боялись и проклинали во всех существующих мирах. Терять было нечего, и он сказал правду:
- Только уничтожив меня, вы сможете что-то изменить.
- Франкенштейн, ты не нуждаешься в изменении. Тебе нужно нечто иное.
- А? – но его собеседник уже исчез.
Он вернулся к себе в комнату. Никто не погиб во взрыве в пустующем крыле замка, и он был рад это узнать. Но в остальном, он был настолько раздавлен своей неудачей, что не имел сил даже бежать. Да и куда, на этом маленьком, населенном могущественными тварями, острове? У него оставался только один козырь: он сделал так, что лорду больше не удастся надругаться над его разумом. В случае такой попытки, для Франкенштейна наступит мгновенная смерть.
В одиночестве он ждал конвоя. И тот не заставил ждать себя слишком долго. Не прошло и получаса, как в дверях замка появился Геджутель.
Почувствовав его ауру, Франкенштейн вышел навстречу.
- А ты быстр, старый шакал. Сегодня один? Вторая шавка повелителя за тобой не поспела?
- Я пришел не к тебе, - холодно отозвался каджу, - где Кадис Этрама Ди Райзел-ним?
Двери закрылись у Франкенштейна перед носом. Он не знал, что обсуждалось за ними. Но за эту короткую передышку он немного пришел в себя. Его жажда жизни взяла верх.
«Геджутель один. Попытаюсь убить его по дороге. Начну все заново, хоть в лесу на пне».
Каджу вскоре вышел. Игнорируя ожидающего его человека, он направился к выходу. Такой поворот событий был полной неожиданностью для Франкенштейна.
- Ты … не собираешься доставить меня к лорду?
- Как видишь, - буркнул Ландегре. И закрыл за собой дверь.
- П… подожди! – ошарашенный Франкенштейн рванул за ним, - Этот человек… он не позволил тебе?
Геджутель остановился.
- Ты удивлен? Кадис Этрама Ди Райзел-ним никогда не предает тех, кто доверился ему.
- Он … но кто же он?
Впервые за все время их непростого знакомства Геджутель усмехнулся.
- Ты до сих пор не знаешь? Я был о тебе лучшего мнения… Кадис Этрама Ди Райзел-ним – Ноблесс, он - сила и кровь нашей земли.
И Геджутель исчез, оставив Франкенштейна удивленно моргать в дверях.
***
***
Франкенштейну вовсе не было чуждо понятие совести. Его честь требовала, чтобы он объяснился с хозяином разрушенного им замка.
Он вернулся в гостиную, чтобы предстать перед благородным. Нет, теперь он знал, его следует называть Ноблесс. Все встало на свои места, и почтительность Геджутеля, и внезапная уступчивость Лорда. Сильнейший. Даже среди этих равных богам существ. Франкенштейн новым взглядом посмотрел на спокойное, слегка печальное лицо. Сам он был всего лишь человеком, поэтому, помимо его воли, во взгляде его появилось благоговение.
- Я очень сожалею о том, что произошло, - это была правда, он действительно сожалел.
Не увидев ожидаемого гнева, он продолжил:
- Я готов нести ответственность за то, что совершил. Если вы желаете назначить какое-нибудь наказание…
- Франкенштейн. То, что я желаю … это увидеть, какой ты человек.
***
***
«Какой я человек…»
Он бродил по окрестностям, приводя свои мысли в порядок.
«Какой я человек?» - он никогда особенно не задумывался над этим вопросом. Его жизнью руководили совсем иные страсти.
«Гений? Одержимый безумец? Светлейший ум человечества, способный двигать вперед его историю? Жестокий убийца, чье имя проклято в веках? Сверхчеловек или ничтожество, не способное достигнуть своей цели?»
Последний опыт провалился только по его вине. Он не полностью сделал то, что от него требовалось.
«Твои жертвы чувствовали то же самое», - эти слова лорда запали в его душу глубже, чем он предполагал.
«Никто не должен чувствовать подобное». И он не смог принести необходимые жертвы, не довел опыты до нужной точки, надеялся, что получится и так. И теперь сожаления о глупой неудаче боролись в нем с внезапно появившемся новым, незнакомым чувством. Какое-то неуловимое разумом беспричинное удовлетворение наполняло его. Мысли незаметно переключились на его загадочного покровителя.
«Будет ли он верить в меня до конца?» - с тайно надеждой думал Франкенштейн, - «И если я последую за ним … смогу ли я… хоть немного ...»
Образ Ноблесс пленял его. Сила и милосердие, спокойствие и утонченность, благородство и решительность, и эта бесконечная верность и надежность. Это существо обладало всеми качествами, которые желал для себя Франкенштейн.
Погруженный в свои думы, он добрел до руин, совсем недавно бывших его последней лабораторией.
«Я могу только разрушать…», - с грустью констатировал он, - «… или все-таки…»
В голове его родилась неожиданная идея.
Он почти бегом возвращался в свою комнату. Никогда прежде не помышлял он о чем-то подобном. Он не интересовался архитектурой, и мало знал об этом предмете, но разве есть что-то недоступное для его разума? Уже сотни задумок роились в его голове. Восстановить замок, придать новый облик, обезопасить от внезапных визитов. Столь огромное поле для фантазии!
Схватив какие-то попавшиеся под руку обрывки, он тут же начал чертить.
Часы летели незаметно. Он покидал свои покои только ради самых насущных дел.
«Вот он – смысл. Создавать не ради разрушения, а ради самого созидания. И это – только начало. Он узнает меня таким».
Как всегда во время творческого подъема, он потерял счет времени. Полностью погрузившись в свои замыслы, он не замечал ничего вокруг. Была ночь, темно и душно, за окном буйствовало лукедонское лето. В замке стояла полная тишина. И в этот мирный час пространство на мгновение содрогнулось в беззвучной, но показавшейся громоподобной, вспышке. И Франкенштейн понял - лорд здесь.
Когда он примчался в гостиную, Кадис Этрама Ди Райзел уже стоял напротив двух нежданных гостей – лорда и его постоянного спутника, доверенного каджу - Геджутеля. Молча указав на диван, Ноблесс опустился в кресло напротив. Геджутель встал за спиной своего повелителя. Остался стоять и Франкенштейн, но вовсе не из почтения к лорду. Так он чувствовал себя чуть более безопасно, не спуская со своего врага настороженного, полного ненависти взгляда. Поймав этот взгляд, лорд, указав на человека кивком головы, спросил, обращаясь к хозяину замка:
- Не цапнет?
Геджутель, пользуясь тем, что лорд его не видит, откровенно закатил глаза.
Франкенштейн, также не оценивший шутку, хотел ответить весьма дерзко, но сдержался, опасаясь, что его дерзость бросит тень на того, кого он больше не желал предавать.
Ноблесс молчал, выжидающе глядя на лорда.
-Кадис Этрама Ди Райзел, прости мой неожиданный визит, я здесь инкогнито, не хотел официально призывать тебя. Я слышал про инцидент, произошедший в твоем доме, и пришел узнать, не передумал ли ты.
С показным сочувствием взглянув на лорда, Франкенштейн насмешливо улыбнулся, он знал ответ.
- Нет, - его вера не была предана.
- Я предполагал, что ты так скажешь. После того, как ты выпроводил Геджутеля...
- Мой лорд… это не совсем так… Райзел-ним всего лишь… - попытался внести ясность каджу, слегка напуганный столь громкой характеристикой произошедшего.
Лорд поднял руку, призывая к молчанию.
- Сейчас я думаю не о себе и не о коварных планах этого самодовольного выскочки, - и вновь Франкенштейн смолчал, хотя был способен аргументировано поспорить об объемах самодовольства.
- Я думаю даже не о Лукедонии, - продолжил лорд, - я беспокоюсь о тебе. Кадис Этрама Ди Райзел, прошу, подумай еще.
- Мой ответ не изменится.
Лорд вздохнул:
- Время позднее. Пожалуй, я останусь здесь на ночь.
Франкенштейн и Геджутель синхронно вздрогнули, обменявшись одинаково ошарашенными взглядами.
Ночь уже стремилась к завершению, а Франкенштейн, не находя покоя, все еще метался по комнате.
«Что задумала эта подлюга? Находится с ним под одной крышей омерзительно и опасно. Может самому покинуть замок? Нет. Он здесь, значит и я должен остаться».
Чтобы хоть как-то занять себя, Франкенштейн попытался вернуться к чертежам.
«Следует значительно усилить систему безопасности. Никто не должен подходить к дому незамеченным».
Но не в силах подавить волнение, он бросал работу и раз за разом обходил замок. В последний из таких обходов он увидел тусклый свет и услышал тихие голоса. Бесшумно подойдя ближе, он разобрал обрывок фразы. Говорил лорд:
- … будет лучше для него же. Я понимаю твои стремления, но плодов они не принесут. Ты же знаешь его планы. Почему же ты настолько веришь в него?
Франкенштейн замер, прислонившись к холодной стене. Следующие слова заставили его сердце учащенно забиться.
- Лорд, никто другой не заслуживает большего доверия.
- Но ты же видишь, он стоит на краю. Его окружает тьма. Скоро его разум будет полностью поглощен ею. Ты ничего не изменишь.
Ноблесс ответил тихо и задумчиво:
- Никогда прежде я не видел подобной силы. Каждую секунду своей жизни он борется с поглощающей его тьмой. Ни один человек не обладает подобной волей, и ни один не заслуживает большего сочувствия. Стоять на краю для него равносильно победе, но он не просто стоит. Он меняется. Его человеческое сердце побеждает. Все могущество Лукедонии ничто по сравнению с пламенем души этого человека. Я хочу увидеть, как оно воссияет. А вы, лорд, хотите погасить это пламя?
Лорд долго молчал, размышляя, и, наконец, произнес:
- Я не ожидал, что ты скажешь такие слова, Кадис Этрама Ди Райзел. Но, как ты доверяешь этому человеку, так и я доверяю тебе. Я больше никогда не вернусь к этому разговору. Он вправе жить на земле Лукедонии.
- Благодарю, мой лорд, - Кадис Этрама Ди Райзел поднялся, склонив голову, а Франкенштейн сполз по стене на пол и закрыл лицо руками. Непозволительная слабость – слезы, сдавили горло. Одна мысль билась в его сознании:
«Я никогда не предам вашу веру. Больше - никогда».
После событий той ночи, впервые за долгие годы Франкенштейн спал спокойно. Преследовавшие его во сне и наяву кошмары как будто отступили.
В своих снах он видел, как на тонкой границе между его сознанием и клубящейся тьмой, населенной обреченными, жаждущими мести душами, ярко сияет ровный, спокойный свет. В самом сердце этого света он разглядел его источник. Он протянул к нему руки, глядя сквозь пальцы на искрящиеся серебром лучи.
- Страж моей души, - прошептал он. Освещенная фигура обернулась. Ему почудилась мимолетная улыбка. И он поплыл дальше в спокойный сон безо всяких видений.
***
***
Так было с первого дня его жизни: все, что он делал, он делал с полной самоотдачей. Не в его характере было останавливаться на полпути. Если он ненавидел, то всем своим существом, если был верен, то от всего сердца, если доверял, то полностью, без малейшего сомнения, если любил, то всей душой.
Впервые в жизни спасенный, оцененный не по поступкам, а по самой своей сути, облеченный полным доверием, Франкенштейн с надеждой смотрел в будущее. Он был готов отдать жизнь и прозакладывать душу ради одного мягкого взгляда, ради молчаливого одобрения Ноблесс.
Отныне открыто и с детской наивностью смотрел он на признанного им повелителя, воспринимая каждое его слово не разумом, а сердцем, безо всякого анализа, как прямое руководство к действию.
Он знал, что Кадис Этрама Ди Райзел никогда не злоупотребит его доверием, не сделает ничего, способного причинить ему вред.
И сами его стремления изменились. Он больше не помышлял о мести, ибо понимал, что это противно воле Ноблесс, но он желал силы, чтобы стать опорой и помощником для него. В череде спокойных дней он искал любую возможность быть рядом, исполняя и предвосхищая желания.
«В месте, откуда я родом, своего господина называют Мастером. Позволит ли он обращаться к нему также?» - как-то во время ужина посетила его мысль.
Он начал размышлять о том, уместно ли задать подобный вопрос во время трапезы, когда обычно молчащий за столом Кадис Этрама Ди Райзел обратился к нему:
- Франкенштейн.
- Да? - тут же ответил он, склонив голову.
- Я покидаю Лукедонию.
Некоторое время он смотрел на Ноблесс широко раскрытыми глазами.
- Куда вы направитесь? – наконец решился спросить он.
- В мир людей.
Именно этого он опасался. Он не знал, был ли мир людей запретной для него территорией. После всего, что он совершил, благородные, следящие за мировым порядком, доставили его в Лукедонию, в те времена без права возврата.
- Я … могу поехать? - с надеждой и страхом ожидал он ответа.
- Если таково твое желание.
Радость наполнила его.
«Не только в мир людей, я последую за вами в самые глубины ада».
Его эмоции легко читались на лице. Кадис Этрама Ди Райзел кивнул.
- Что вы планируете делать в людском мире? – Франкенштейн интересовался не из простого любопытства. Он хотел не просто сопровождать, его цель - быть полезным.
- Я выполняю долг Ноблесс.
- Долг Ноблесс? – он был удивлен. - Но разве у Ноблесс есть какой-то долг перед людьми?
Кадис Этрама Ди Райзел посмотрел куда-то поверх его головы.
- Неважно перед кем, долг Ноблесс - отдать свою кровь за этот мир.
От этих слов сердце Франкенштейна наполнилось тревогой:
«Как такое возможно? Весь этот мир не стоит и капли…»
- Отправляемся завтра.
- Все будет готово, - тут же ответил он, а для себя решил:
«Я не позволю случиться ничему плохому. Я буду рядом».
Наутро он ждал в гостиной. Он чувствовал, что должно произойти нечто важное. То, что окончательно изменит его жизнь и начнет ее новый этап.
Одетый в черный плащ с золотыми гербами Лукедонии, Кадис Этрама Ди Райзел появился на пороге.
Сделав несколько шагов, он посмотрел на ожидающего Франкенштейна.
- Подойди.
Приблизившись, человек остановился напротив и преклонил колено:
- Вы позволите мне следовать за вами?
- Поднимись.
Он поднялся, склонив голову перед единственным существом во вселенной, которому был готов принадлежать безраздельно.
- Франкенштейн, – произнес Ноблесс, - твое желание…
Как бьется сердце!
- … я исполню его.
Темно-вишневые глаза наполнились алым светом.
- Этим именем, я, Кадис Этрама Ди Райзел, принимаю твою верность и приказываю. Отныне, ты будешь вечно следовать за мной.
- Я повинуюсь … мастер, - тихо ответил Франкенштейн.
Зарисовка на ночь.
Легкий теплый ветер приносит в комнату запахи и звуки ночи. Луна только зарождается, ее свет слишком слаб, чтобы разогнать сумрак этого жилища.
На низком столике стоит бокал с вином. Рядом с ним – цветы, сегодня составленные в буйстве всех оттенков красного, их аромат переполняет комнату, споря с яркими запахами ночи.
Тот, кто сидит рядом со столиком, откладывает в сторону толстый тяжелый том в потертой обложке, который читал до сих пор, и берет в руки бокал. Сделав глоток, он едва слышно произносит:
“Франкенштейн”.
Имя звучит тише, чем шепот.
Он далеко, ощущение почти на грани чувств.
Он увлечен, его энергия кипит.
Наверняка занят своими исследованиями.
Сидящий в кресле медленно вдыхает и ставит бокал. Он закрывает глаза, слушая ночь. Сколько еще таких вдохов и выдохов понадобится, прежде…
Тихий стук в дверь.
“Мастер, это Франкенштейн”.
Он входит в комнату. На его лице тень легкого беспокойства, и вместе с тем ожидание и робкая радость.
“Мастер, вы звали…”
Он до сих пор боится поверить. Драгоценным даром воспринимает каждый взгляд.
Сидящий в кресле поднимает глаза. В ровное и спокойное течение извечности врывается привычный, но всегда в чем-то новый ритм. Райзел любит это ощущение, ясный звук в глубине молчания, заставивший замереть бесконечное движение времени. Позволивший ему на мгновение стать простой частичкой мира, быть по-настоящему живым. Он наслаждается этим чувством.
Но Франкенштейн уже склоняет голову. Он поглощен глазами мастера. Его переполняет восторг и желание безраздельно принадлежать их силе. Его сердце бешено бьется, но он стоит ровно, не шевелясь, ожидая.
Райзел поднимается с кресла…
Факты и легенды.
***
- Это место мало изменилось.
- Да, мастер, - ответил Франкенштейн.
“Как это у них получается? Эти маленькие европейские городки время как будто обходит стороной,” – подумал он, - “те же узкие извилистые улочки, мощеные темным булыжником, старые невысокие дома. Возможно, чуть больше света, немного изменились костюмы, но это все та же жизненная пьеса, играющаяся в тех же декорациях”.
- И это здание все еще существует…
Франкенштейн остановился в двух шагах позади мастера, удивленно глядя на колоритную, явно очень старую, но весьма ухоженную таверну, возникшую перед ними.
- У нее все то же глупое напыщенное название… И похоже, она работает, мастер.
- Я бы хотел зайти.
Внутри было многолюдно и шумно, люди галдели, звенели пивные кружки, маленький оркестр выдавал веселые танцевальные скрипы, которые с некоторой натяжкой Франкенштейн все же отнес к категории музыки.
Но стоило им войти, музыка смолкла, гомон прекратился, и все глаза устремились на них. Люди беззастенчиво перешептывались.
- Быть этого не может! – с радостным воплем к ним поспешил хозяин, - друзья мои, - обратился он к присутствующим, - разве это не чудо? Мы вновь станем свидетелями рождения легенды!
- Прошу вас, проходите, дорогие гости, - обратился он уже к вошедшим, - для вас только самые почетные места. Сегодня вы приобщитесь к нашей священной традиции.
Хозяин махнул музыкантам, и музыка заиграла вновь. Но теперь оркестр попытался сыграть старинную печальную балладу. Публика заворожено молчала, наблюдая за происходящим.
- Что это за балаган? – недоверчиво спросил Франкенштейн, сильно не любивший шутки, которые хоть как-то могли затронуть мастера.
- Вы приехали издалека и не знаете нашу легенду. Проходите, я все вам объясню.
И гостеприимный хозяин таверны попытался взять мастера под локоть, чтобы провести куда-то внутрь своего заведения, но Франкенштейн как бы невзначай преградил ему путь.
“Только коснись его, руки поотрываю”, - видимо в этот момент его лицо отчетливо отразило эту мысль, потому что хозяин весьма заметно вздрогнул. Больше не делая попыток приблизиться, он проводил их к стоящему несколько в стороне от общего зала и отделенному от него невысоким резным заборчиком, чистому и пустому столу.
- Прошу вас, присаживайтесь. Легенда начинается, господа! – торжественно произнес он.
***
Этот стол стоял на том же самом месте, что и много веков назад. Мастер сел там же, где сидел в прошлый свой визит сюда, свое прежнее место занял и Франкенштейн. У него практически не осталось сомнений по поводу этой легенды. Посетители украдкой косились на них, и действия вызвали новый взрыв перешептываний.
- Дорогие гости, - хозяин принял подобающий важности момента вид, - Я расскажу вам старинную, но абсолютно правдивую историю. Это случилось давным-давно, в те времена таверной владел мой далекий предок. И вот тогда, - голос рассказчика достиг апогея торжественности, - эту скромную обитель посетил спаситель.
- Сам Спаситель? – недоверчиво переспросил Франкенштейн.
Хозяин сник от такой непочтительности к своим словам:
- Это был не тот Спаситель, - сказал он обиженно, - это был наш спаситель, мы называем его святой Мартин.
- Мартин?! – Франкенштейн с трудом сдержался, чтобы не фыркнуть. Он бросил быстрый взгляд на мастера, но тот сохранял свое обычное хладнокровие.
- Ну… - хозяин немного растерял свой пафос, - точно его имя не известно… Но кто-то где-то слышал… а потом рассказывал своему приятелю... а тот уже рассказал остальным… что однажды его спутник… вроде бы… называл его Мартин.
“Глухие тетери, как можно было так ошибиться?”
- Так был еще и спутник?
- Спутник был, но дело вовсе не в нем. Вы, конечно же, обратили внимание на название нашего заведения?
- Конечно же, прекрасное название, - вежливо ответил Франкенштейн, мысленно пообещав припомнить старому хрычу столь пренебрежительно проигнорированного спутника.
- Это название – часть легенды, - хозяин вернулся к своему повествованию, закатил глаза и возвышенно продолжил:
- Когда-то этот город посетил прекрасный юноша с волосами цвета воронова крыла. Никто не знал, кто он, откуда пришел и куда впоследствии исчез. Это и был святой Мартин. Во время его визита в стране свирепствовала чума, - голос почтенного торговца приобрел подобающие случаю зловещие оттенки, - Многие уже умерли, а другие умирали. Он шел среди нечистот и разлагающихся тел, которые некому было убрать, и грязь мирская словно не касалась его. И вот на центральной площади он увидел умирающего человека, бьющегося в страшной агонии. Тогда святой Мартин сжалился над ним и возложил на него свои руки. В тот же миг больной исцелился. Слухи об этом чуде мгновенно облетели весь город, на площадь стекались все новые и новые больные, и святой Мартин исцелил каждого из них.
“Мастеру не нужно ни на кого “возлагать руки”, дубина, но в тот раз он действительно потратил очень много силы… Выживших в этом городе оказалось куда больше, чем это выглядело на первый взгляд”.
- После этого в городе был грандиозный праздник. Таверна моего почтенного предка была удостоена визита святого. Тогда святой Мартин показался горожанам столь элегантный и утонченным, что они решили, будто он принц из далекой страны. В честь него мой предок изменил прежнее название таверны на то, что вы видите сейчас.
“Тебе бы стоило лучше подучить свою историю. И в прошлый раз у этой таверны было то же дурацкое название”.
- С тех пор любой черноволосый молодой человек, посещающий нашу таверну, является ее почетным гостем. Святой Мартин был никому неизвестен в нашем городе, но придя сюда, спас город от вымирания. Поэтому, согласно нашему поверью, каждый путник, похожий на него, встречается здесь, как святой. Мы приглашаем его за тот же стол, где сидел Мартин, и стараемся воссоздать события того визита. В нашем доме бережно хранятся ценнейшие реликвии – скатерть, которой был тогда застелен стол и посуда. Для принца играла возвышенная музыка, которая исполняется для вас сейчас.
Франкенштейна слегка передернуло. Его абсолютный слух подсказывал, что скрипачу следовало бы забросить свой инструмент и идти обтесывать камни. Даже в прошлом, в этом, грязном и закопченном чумном доме, музыка звучала значительно лучше. Но он воздержался от комментариев.
- Тогда сын владельца подал самые лучшие блюда…
В этот момент за спиной хозяина появился здоровый, рыжеволосый, и весьма усатый детина. Он деловито расстелил скатерть и начал накрывать на стол.
Франкенштейн обреченно вздохнул. Все принесенные вещи не имели никакого отношения к описываемым событиям. Поверить, что они принадлежат той эпохе, могли разве что восторженные туристы и страстно желающие этого местные обыватели. Стоило ли говорить, что у прежнего хозяина не было сына, и представленный для воссоздания легенды цветущий рыжий усач был весьма отдаленно похож на бледно-серое худое приведение девочки, обслуживающее их в прошлый раз.
“А ты неплохо зарабатываешь на этой истории, старый пройдоха”, - подумалось ему.
- Наверное, эта легенда очень популярна?
- Безусловно, и горожане, и туристы обожают ее. К сожалению, так редко в наши дни можно встретить здесь кого-то похожего на святого Мартина. К тому же, мне кажется…, - хозяин опасливо покосился на молчаливого черноволосого иностранца и не закончил свою мысль, благоразумно переключившись на накрытый к тому времени стол, - прошу вас, отведайте нашей кухни! Это те же блюда, что ел святой Мартин, приготовленные по тем же старинным рецептам, испокон веков хранящимся в нашей семье.
Франкенштейн посмотрел на мастера, ожидая его решения. Лично ему не очень нравилась мысль, что мастер будет пробовать что-то в этой весьма средней забегаловке. Ни качество еды, ни уровень местной чистоты и гигиены, ни навязчивый хозяин заведения не внушали ему никакого доверия. Перевранная история, низкокачественная музыка, поддельная утварь и неустанное внимание местной публики, которой стало значительно больше с момента их прихода сюда, также не добавляли аппетита. Но мастер взял в руки поданные приборы, и Франкенштейну не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.
- Наслаждайтесь трапезой, господа, - кажется хозяин наконец был готов покинуть их, - в конце вас будет ждать еще один приятный сюрприз.
***
Местная еда оказалась не столь отвратительной, как он ожидал, хотя до его представлений об изысканности ей было далековато. Мастер, как ни в чем не бывало, приступил к трапезе, оставаясь абсолютно непричастным к окружающему их персоны ажиотажу. Франкенштейн тоже предпочел игнорировать активное перешептывание. Конечно же он слышал каждое произнесенное слово, но обычные обсуждения их внешности и манер, аханье женщин и некоторое напряжение среди подвыпивших мужчин, мало волновали его. К концу трапезы хозяин таверны вновь возник рядом с их столом.
- А теперь главная часть нашей традиции, - сказал он, привлекая всеобщее внимание. В древности сын хозяина и другие, выжившие благодаря святому, дети, подарили Мартину прекрасные белые цветы, которые тот с благодарностью принял.
У Франкенштейна слегка округлились глаза. Он представил возможную сцену с участием мастера и дородного рыжего “сына” и решил, что с традициями на сегодня пора заканчивать.
- Я сожалею, но боюсь, это невозможно, - сказал он, твердо глядя в глаза торговца.
- Но почему же? Это самая интригующая часть, уважаемые гости останутся довольны, я уверяю…
Франкенштейн взглянул на мастера в поисках одобрения или порицания своих действий, но ответа не получил. Решив, что данный вопрос оставлен на его усмотрение, он продолжил:
- Я прекрасно осознаю ваше настойчивое желание развлечь почтенную публику, но вы и так получили достаточно.
- Вы не понимаете…
- Не понимаю? – Франкенштейн поднялся, и хозяин отступил на шаг, судорожно сглотнув, - не понимаю, что все эти вещи – подделка, или что половина истории – досужий вымысел?
- Нет, вы просто не понимаете…, - отступая перед ним, хозяин коснулся спиной стены, скрывшись из поля видимости посетителей в зале.
- Не понимаю, что вы устроили из милосердного к вам, неблагодарные глупцы, деяния той персоны, туристический аттракцион? – спросил Франкенштейн тихо. Он не собирался пугать этого человека и никогда бы не осмелился применить в подобной ситуации даже малую толику своей силы, но одного его холодного яростного взгляда было вполне достаточно, чтобы заставить коленки торговца задрожать.
- Да нет же!.. Выслушайте меня! – в голосе человека послышались слезы, и Франкенштейн отвел глаза. Если он перегнет палку, мастер этого не одобрит, а прогневать мастера было последним, чего бы он желал совершить в своей жизни.
- Так что же я не понимаю? – уже вполне спокойно спросил он.
- То, что сразу после праздника Мартин и его спутник бесследно исчезли. И никто никогда больше не слышал о них. Поэтому церковь сочла недоказанным его существование и отказалась причислить его к лику святых. Но даже несмотря на это, мы считаем его нашим святым, заступником и спасителем города! И это вовсе не аттракцион, это наша…, - торговец задохнулся от слез, спазмом сдавивших горло и выступивших на его глазах.
Франкенштейн был удивлен. В этих словах звучала неподдельная искренность. Неужели он недооценил этого человека, жителей этого города?
Смирив свою ярость, он вернулся за стол.
- Мастер, вы желаете продолжить?
- Франкенштейн, - мастер внимательно посмотрел на него, - что ты сейчас думаешь об их чувствах?
Он опустил глаза:
- Они… в самом деле благодарны…
Мастер кивнул.
“Я ошибся в их намерениях”, - с долей раскаяния подумал Франкенштейн.
Даже немилосердно переврав и переиначив всю историю, эти люди действительно чтили своего “святого Мартина”.
И он остался сидеть, уже более спокойно ожидая развязки “воссоздания легенды”.
***
К счастью, вручить цветы были призваны соседские дети, жутко смущенные возложенной на них ответственностью. Под умиленные взгляды и восторженный шепот присутствующих, мастер принял цветы из рук лопочущей что-то невнятное ребятни.
На этом воссоздание легенды было закончено. Еще немного понаслаждавшись приветливыми скрипами того явления, что тщетно, но очень прилежно старалось походить на средневековую музыку, они покинули таверну. Довольный хозяин, весьма быстро оправившись от пережитого шока, напутствовал их, провожая до дверей:
- И обязательно посетите музей святого Мартина. Там есть редчайшие экспонаты…
Надо будет проверить, что это может быть, - сделал для себя заметку Франкенштейн.
- Мастер, может быть вы хотели бы посетить этот музей? – спросил он.
- В этом нет необходимости. Нам пора.
- Да.
***
Кадис Этрама Ди Райзел шел по узким извилистым улочкам средневекового городка. Под его ногами были древние булыжники мостовой, в ночном небе над его головой мягко светили извечные звезды. Время сделало круг и ненадолго остановилось. Ему было дано это увидеть. Мысли его слились с потоками времен.
Франкенштейн следовал за своим мастером, в нескольких шагах позади, не осмеливаясь грубо вмешиваться в недоступные ему процессы мироздания. Он редко мог предугадать, куда устремлены помыслы мастера. Как и тысячу лет назад, мастер оставался для него загадкой, чьи деяния подчас поражали его. Но сейчас он видел, что тонкие пальцы мастера по-прежнему сжимают стебли глупых маленьких белых цветов. В этом жители города не ошиблись. Цветы были теми же, что и в ту грязную и душную, пропахшую смертью, чумную ночь.
Лето! Лето!
Наступило лето, занятия в школе закончились, и дети стали заходить в гости еще чаще…
Поедая крошащуюся гадость из бесконечных пакетиков, они болтали о том, как хорошо и весело сейчас на море, и Франкенштейн заметил, что мастер слушает их с интересом. Приняв это за добрый знак, директор решился высказать свою идею.
- Школьная поездка к морю?! – радостно завопил Шинву, - конечно же мы - ЗА!!!
Мастер едва заметно кивнул, охранников никто не спрашивал, и вопрос был решен.
***
Этот небольшой тропический остров он прикупил когда-то при подвернувшемся случае. Сейчас на нем располагался великолепный VIP-отель, попасть в который было сложно даже за очень большие деньги. Позвонив администратору, Франкенштейн приказал отменить всю бронь на это лето и сообщил, что приедет лично.
А через неделю частный самолет приземлился на посадочную полосу недалеко от отеля.
Устроив детей и своих подопытных по комнатам, и оставив мастера за чашкой чая в гостиной, Франкенштейн отправился организовывать культурный досуг. Пока он раздавал необходимые распоряжения персоналу, возбужденные дети уже забросили свои вещи и тоже столпились в шикарной гостиной отеля. Вскоре к ним присоединилась и троица охранников, в обязанности которых теперь однозначно добавился пункт «спасение на водах».
Дети озадаченно озирались.
- Когда я думала о школьной поездке к морю, я представляла ее несколько иначе… - задумчиво произнесла Суйи. Даже она никогда прежде не бывала в столь роскошных местах, - и этот самолет… Мы ведь летели одни… Неужели он тоже принадлежит директору?
- Да уж… Наш директор – загадочная личность, - поддержала ее Юна, - иногда мне очень хочется спросить его, кто же он такой.
- Угу, угу, - согласно закивали дети, а охранники в ужасе покосились на босса. Тот разговаривал с администратором и, кажется, не услышал.
- Я тоже пытался найти информацию о директоре в полицейских и еще кое-каких базах, но так и не сумел, - сказал Ик-хан.
Тао ухмыльнулся. Он-то, конечно, кое-что нашел, но информация была столь странной и противоречивой, что строить на ее основе какие-либо серьезные предположения было абсолютно невозможно.
Шинву некоторое время молча разглядывал непонятно чем занятую компанию и, наконец, не выдержал:
- Да о чем вы вообще думаете?! – воскликнул он, - Посмотрите вокруг! Море, пляж, пальмы! Быстро переодеваемся и айда купаться!
- Точняк! – и дети рванули по своим комнатам. М-21, Такео и Тао переглянулись и решили последовать их примеру.
Они гурьбой вывались на пляж, не забыв прихватить с собой Рея.
И только раздевшись, все с сомнением посмотрели на него.
- Рей… ты ведь не собираешься купаться прямо в одежде? – мягко улыбаясь и мысленно молясь не задеть его чувства, спросила Суйи.
- Сними хотя бы пиджак, здесь ужасно жарко, - слегка покраснев, предложила Юна.
Но их удивительный друг лишь молча прошел мимо и сел в шезлонг под большим зонтом.
***
Пока дети самозабвенно плескались, играли и бесились в лазурной воде, а их модифицированные товарищи выпендривались друг перед другом необычными трюками, Кадис Этрама Ди Райзел наслаждался безмятежным моментом. Глядя за край неба и океана, он видел бесконечную, разнообразную, бурлящую жизнь. Короткую, слабую, но столь же яркую и насыщенную. Он слышал каждое сердце на этом острове, на земле, под землей, в воде и в облаках. Он чувствовал, что люди, о которых он заботится, в это самое мгновение позабыли о своих бедах, маленьких и не очень, забыли свое прошлое, страшное или обыденное, забыли все свои печали и, поддавшись красоте мгновения, самозабвенно вкушают жизнь. Эта их сила при кажущейся слабости всегда восхищала его.
Он также чувствовал, что Франкенштейн горд и доволен собой. Хорошее чувство. Даже в вечной борьбе с разъедающей душу тьмой должны быть краткие перерывы.
В будущем он видел кровь. Но сейчас не время думать об этом.
Он глубоко вдохнул пряный воздух.
«Хотелось бы чаю…», - мелькнула мысль, и вселенная, всегда играющая на его стороне, тут же поспешила ответить. Вдалеке раздались шаги, и через несколько минут перед ним предстал молодой человек. В руках он держал высокий бокал, украшенный зонтиком.
- Не желаете ли холодного чаю? Это наш фирменный рецепт. Скорее даже не чай, а коктейль. Прекрасно освежает, утоляет жажду…
Кадис Этрама Ди Райзел кивнул.
Сквозь стеклянные стены холла, примерно в полукилометре от отеля, Франкенштейн заметил легкомысленного одетого мужика в подозрительной близости от мастера.
- Что это за тип разгуливает по пляжу?
Администратор удивленно проследил за взглядом шефа. С такого расстояния только по светлым золотистым волосам он смог догадаться, о ком идет речь.
- Ах, вы о Натаэле. Он – наша гордость. Лучший метрдотель, мечта всех туристок вне зависимости от возраста. Отсюда конечно не видно, но он очень красивый молодой человек. К тому же, спортсмен, победитель конкурсов по бодибилдингу и соревнований по серфингу, - администратор на мгновение замялся, но, понадеявшись на будущие бонусы от начальства, решил разгласить секретные данные, - но, к великому сожалению своих поклонниц, дамам ничего не светит, этот парень – гей.
- Гей?! – Франкенштейн переменился в лице.
- Конечно же эта информация тщательно скрывается от клиенток, - поспешил заверить его администратор, слегка напуганный столь резкой реакцией. Владелец отеля не казался ему гомофобом. Поспешив сменить тему, администратор предложил:
- Давайте я налью вам немного виски.
Он на мгновение отвернулся к бару, а повернувшись, шефа уже не обнаружил. Он озадаченно озирался, не понимая, куда тот мог подеваться. А Франкенштейн в эту секунду уже стоял за спиной у незадачливого метрдотеля.
Парень меж тем разливался соловьем:
- … и если вы заинтересовались, я мог бы показать вам живописные места этого удивительного острова. Здесь имеются следы древних загадочных цивилизаций, красивейшие природные оазисы, пещеры и водопады…
- Вижу, вы не сильно загружены работой?
От неожиданности парень сбился, но тут же взял себя в руки:
- Господин директор? Я не видел, как вы подошли. Простите, но я лишь пытаюсь обслужить нашего гостя в соответствии с правилами отеля.
Франкенштейн криво усмехнулся.
- Ваше рвение похвально, но абсолютно излишне.
Он смерил метрдотеля холодным оценивающим взглядом. Высокий, накаченный, загорелый; длинные светлые, слегка волнистые волосы, голубые глаза. Что за отвратительный типаж?
Парень также в упор смотрел на него. В его глазах читался некий вызов. Франкенштейн почувствовал закипающий гнев, однако вовремя одернул себя, смягчил тон, лучезарно улыбнулся и вкрадчиво спросил:
- Что-то осталось непонятным? – его голос буквально излучал дружелюбие, но метрдотель вздрогнул, заметив сузившиеся зрачки, внезапно отразивших смертельную угрозу и чистейшее безумие, глаз.
- П…прошу прощения, - испуганный парень поспешил ретироваться.
Устранив проблему, довольный Франкенштейн склонил голову:
- Больше никто не потревожит ваш покой, мастер.
- …….
- Франкенштейн.
- Да, мастер.
- Недавно дети смотрели по телевизору передачу из жизни животных. Там показывали брачные игры гамадрилов.
Он почуял неладное:
- Мастер?
- Взгляды тех самцов… были удивительно похожи…, - мастер многозначительно замолчал.
Чувствуя, как на лбу выступает испарина, Франкенштейн смог лишь пробормотать:
- М… мастер…
без названия
- Мастер, я знаю, что не вправе просить… - Франкенштейн прислонился щекой к холодному камню. Даже тихий шепот прозвучал слишком громко в звенящей тишине. Его маленькая коленопреклоненная фигурка терялась рядом с массивным саркофагом в полумраке огромной усыпальницы.
- Я очень жду, потому что… - он замолчал, не закончив фразу.
Теперь его речь всегда была сбивчива, он не мог найти слов, чтобы рассказать о бесконечной тоске, пустоте и черном, поглощающем его душу одиночестве.
Он подумал, что следовало бы рассказать что-то, способное действительно порадовать мастера, но в голову лезла только бессмысленная чушь.
- Я всегда причинял вам столько беспокойства… В то время, что я тщетно искал вас, я наделал много глупостей… и вы… знали это, но ничего не сказали… а сейчас я … я прошу простить меня… - его голос срывался, и он замолкал, чтобы спустя некоторое время вновь продолжить свою молитву.
- Я буду стараться и больше никогда не нарушу ни одного вашего приказа. А то место, которое вы так любили… клянусь, я сделаю его еще прекрасней… поэтому… прошу… - он не замечал, что слезы текут по его щекам.
- И… мне очень нужен ваш совет, мастер… что мне делать… я… не смогу… так… не смогу…
Раз в месяц двери храма открывались и появлялись чьи-то тени. Тени вещали истины, куда-то звали его, увещевали уйти.
Он их не слушал.
И не считал нужным говорить с ними.
Но однажды странный, смутно знакомый запах из какого-то другого мира коснулся его ноздрей.
- Я принес цветы. Мне кажется, ему понравилось бы…
Сердце Франкенштейна наполнилось гневом.
- Цветы? – его голос прозвучал очень глухо. – Ты знаешь, что цветы приносят на могилы? Здесь – не могила.
Испуганный Регис отступил на шаг.
- Но ведь…
Сейра зажала его рот рукой.
- Простите, Франкенштейн-ним, мы уходим.
Потом она вернулась уже одна, долго и тихо сидела рядом. Он не заметил, как она ушла.
На его плечо легла чья-то рука. Он поднял голову, рядом с ним стоял Геджутель.
- Франкенштейн, пойдем, тебе надо немного прогуляться.
- Если я уйду, а мастеру что-нибудь понадобится…
Лицо Геджутеля исказила боль.
- Пойдем… Ему… он… Мы выйдем совсем ненадолго.
Они немного отошли от храма.
- Франкенштейн, ты должен жить дальше.
Он был слегка удивлен:
- Я живу.
- Ты знаешь, я тоже потерял очень многое…
- Геджутель, я должен быть рядом с мастером, поэтому не темни и говори быстрее.
- Если бы ты вернулся в Корею…
Франкенштейн остановился.
- Геджутель, мастер…
- Он … одобрил бы такое решение.
Франкенштейн посмотрел на каджу с неподдельным изумлением.
- Геджутель, ты всерьез думаешь, что я оставлю мастера? Прости, мы ушли слишком далеко, я должен вернуться.
- Это бесполезно, - рапортовал каджу лорду. Раскрея смотрела в одну точку прямо перед собой, - он не покинет то место.
- Он понимает, что ждать… бессмысленно?
- Он знает, но не хочет признавать. Это безумное чувство, человеческая надежда. Вы знаете, он – человек. Он никогда не смирится.
- Может быть, было бы милосердней стереть ему память? – голос Раскреи слегка дрожал.
Геджутель покачал головой.
- Лорд, это не будет милосердней…
- Но я не хочу, чтобы он там умер.
Сейра сделала шаг вперед:
- Это его выбор, мой лорд. И он не умрет, пока остается надежда.
- Сейра, ты знаешь, я должна запечатать храм.
Каджу опустили головы.
- Ты должен отсюда уйти…
- Лорд, - ответил он, но не стал подниматься.
- Пожалуйста, уйдем сейчас, я больше не могу держать это место открытым, - Раскрея просила мягко, уговаривая его, как ребенка.
- Я никуда не уйду. Я жду пробуждения мастера.
- Франкенштейн, он упокоился вечным сном, - голос лорда тих, - он уже никогда…
Он посмотрел на нее пустым взглядом посеревших от отчаяния глаз.
- Замолчите. И убирайтесь.
И она навсегда исчезла из его поля зрения.
Где-то снаружи раздался сильный грохот, полыхнул алый свет.
«Дверь запечатана», - безо всяких эмоций отметил он. Это было неважно. Мастер снимет любую печать.
Дальше были лишь пустота и одиночество, в которых он звал и молил.
- Мастер… - шептал он, касаясь шершавого камня сухими губами.
Он не знал, сколько прошло дней, лет или столетий. Тьма окружала его.
- … я все еще жду…
Мертвую тишину не потревожил ни один звук, темноту не пронзила вспышка света.
Почти невесомо, легким ветром рука коснулась его щеки. Он поднял взгляд. Рядом с ним в полумраке мягко светились два темно-вишневых глаза, черные волосы слегка шевелил неземной ветер.
- Франкенштейн.
- Да, мастер, - ответил он, счастливо улыбаясь.
Чай для мастера.
- Босс, может не надо? – со смутной надеждой спросил Такео.
- Надо, друзья мои, надо. Все-таки не каждый день Е Ран занимает первое место на международном конкурсе, - ответствовал Франкенштейн.
- Ах, вы же знаете, как это бывает, - тоном уставшей от мирской славы звезды продолжил он, - моя блистательная речь, вручение призов, овации… К тому же, это всего четыре дня…
- … и в эти четыре дня, - его тон резко изменился, а глаза загорелись угрожающим огнем, - я рассчитываю, что вы очень хорошо позаботитесь о мастере.
Охранники синхронно сглотнули и усердно закивали головами.
- Это чай, чайник, сахар, четырехдневный запас рамена… - проводил инструктаж Франкенштейн.
- Только рамен? – жалобно пискнул Тао. Но его товарищи с суровым осуждением посмотрели на него.
- Мы обожаем рамен, - твердо сказал М-21.
«К тому же, мы всегда сможем перекусить в Макдональдсе», - добавил про себя спец по выживанию. Но обмануть Франкенштейна было не так-то легко.
- Питаться будете только дома, - веско сказал он, - будете символизировать собой общество для мастера.
- Мы это… плохо символизируем…, - неуверенно попытался отмазаться Такео.
Босс перевел на него взгляд, в котором с катастрофической скоростью таяло дружелюбие.
- Ты что-то сказал?
- Нет, шеф! – быстро ответил Такео, начав тут же, не сходя с места, тренироваться символизировать.
Полными скорби глазами провожали они быстро удаляющийся самолет.
- Тао, у тебя дрожат губы.
- Врешь, не дрожат.
- Дрожат-дрожат, - заверил его М-21, сам с трудом сдерживающий нервический озноб.
Вернувшись домой, они столпились на пороге гостиной, неуверенно глядя на сидящего на диване ноблесс.
- Иди, - Такео подтолкнул М-21.
- Сам иди, - уперся тот.
Возникла небольшая потасовка, в результате которой вперед вылетел самый легкий представитель команды – Тао.
«У меня отличные социальные навыки», - напомнил он себе и, склонив голову на манер Франкенштейна, нерешительно спросил:
- Вам … что-нибудь нужно?
- Скоро закончится чай.
Троица облегченно вздохнула и рванула на кухню.
Чай – это легко. Чай – это совсем не проблема. Ведь они прошли специальный трехдневный экспресс-курс, сдали письменный, устный и практический экзамены по предмету «Чай для Мастера».
Применив все свои навыки, они приготовили и подали напиток, и теперь с почтительного расстояния наблюдали, как мастер подносит чашку к своим губам.
Однако, сделав глоток, ноблесс поставил чашку обратно на блюдце и посмотрел на них долгим пронзительным взглядом.
Холодный пот прошиб троицу до самых костей. Они в ужасе переглянулись.
- Что-то не так, - прошептал Такео.
А Тао внезапно подпрыгнул на месте.
- Ты клал сахар?
- Да, семь ложек.
- И я.
- И я…
Как самый старший, М-21 решил взять ответственность на себя. На негнущихся ногах он подошел к столу.
- П… простите… сейчас все исправим…, - он схватил чашку, и троица поспешно ретировалась.
После фееричного провала с чаем, к приготовлению рамена они приступили со всем возможным старанием.
- Согласно инструкции нужно добавить ровно 367 грамм воды.
- Наливай по эту рисочку.
- Я боюсь, наливай ты.
- А здесь точно 367 грамм?
- Давайте … взвесим?
- С ума сошел, ну кто же взвешивает воду…
Кадис Этрама Ди Райзел смотрел на тарелку перед собой. Трое его подопечных в одеревеневших позах сидели по обеим сторонам стола, сверля его взглядом круглых от страха глаз. Лишь безграничная, как Вселенная, выдержка Истинного ноблесс, позволила ему сохранять полное хладнокровие.
Он попробовал блюдо. Кивнул. После чего в абсолютной тишине гостиной прозвучал громогласный вздох облегчения.
- Я думал, что умру сегодня, - пожаловался Тао.
Поздно вечером они усердно мыли посуду и занимались уборкой.
- Мы должны держаться, - подбодрил товарищей М-21. Хотя после инцидента с чаем ему самому пришлось сменить насквозь промокшую рубашку, - Такео, смотри, ты пропустил пятно.
- Да это пятно можно разглядеть только под микроскопом.
- Ага, расскажешь об этом Франкенштейну.
До возвращения босса оставалось три дня…
Старая Лукедония.
***
- Что вы планируете делать с ним, мой лорд? - главы кланов Ландегре и Кертье внимательно следили за каждым движением человека.
- Забавный экземпляр, но здесь ему не место.
«Лорд, но ведь это вы приказали доставить его сюда», - подумал Геджутель, но вслух ничего не сказал.
- Совершенно невоспитуем, - заметил лорд и, с грустью воззрившись на человека, добавил: - Я дал тебе достаточно возможностей, но ты не воспользовался ни одной из них.
Человек усмехнулся. Во взгляде его ярких глаз, обращенных к повелителю благородных, сквозило презрение. На губах играла столь хищная улыбка, что все лицо его искажалось, обретая оттенок безумия. Дерзко и с вызовом, он произнес:
- Дай мне еще один шанс, и от твоей Лукедонии останутся лишь руины.
- Мой лорд, здесь он опасен не менее, чем в мире людей. Вы же помните, что в прошлый раз…
- Геджутель, несмотря на мой почтенный возраст, я еще не полностью выжил из ума. Я прекрасно помню.
Каджу вздрогнул от очередной из вечных шуточек своего повелителя. Но лорд тут же стал серьезен. Он обратился к человеку:
- Даже мой интерес к тебе не способен пересилить тяжесть совершенных тобой преступлений. Я признаю твой гений, но не могу одобрить цену, которую платят за него живые существа. Я надеялся, что на земле Лукедонии ты прекратишь свои бесчинства. Ты же увидел здесь лишь новый материал, питающий твою одержимость. Поэтому ты вернешься в мир людей.
- Что?! Л… лорд… – оба каджу едва не подпрыгнули на месте.
- М… мой лорд, - решился сказать Геджутель, - если этот убийца вернется к людям…
- Геджутель, вижу, ты по-прежнему невысокого мнения о моих умственных способностях.
- Мой лорд, я… совсем не это… - забормотал несчастный Ландегре, а лидер Кертье наградил его сочувствующей, слегка кривоватой улыбкой.
Лорд вновь перевел взгляд на человека.
- Франкенштейн, - на мгновение каджу показалось, что в голосе их повелителя слышится сожаление, или даже раскаянье, но следующие слова лорд произнес холодно и твердо: - Я решил, что верну тебя в мир людей. Но перед этим я заберу силы, что ты получил ценой крови и страданий, сотру твою память и уничтожу твои знания. Ты вернешься к людскому роду и проживешь свой век обычным человеком. Я надеюсь, ты найдешь в этом счастье.
На мгновение повисла полная тишина. Лидеры Кертье и Ландегре молча переглянулись.
- И ты думаешь, я тебе позволю… - лорд видел, какой яростью перекосило лицо человека, когда тот рванулся к нему. Но оружие духа двух каджу преградило ему путь.
- Уберите, - приказал лорд, поднимаясь со своего места.
Спокойным взглядом встретив полный ненависти взгляд синих глаз, он обратился к своей силе.
Опустив головы, по обеим сторонам от человека стояли каджу двух великих домов. Геджутель заставил себя унял дрожь в руках - сила лорда сотрясала стены замка.
А Франкенштейн видел лишь пылающие глаза своего палача. Он не мог ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Не мог даже закричать. Страшнее самых страшных мук, страшнее самой ужасной смерти была для него потеря неизбывной страсти к науке и бесценных знаний, что он сумел обрести. Больше жизни ценил он свой разум, свой гений, свою одержимость. И все это сейчас разрушалось под холодным пламенем силы. Франкенштейн чувствовал, как рвутся тончайшие связи его личности, как рушится структура памяти, как стираются целые блоки знаний, что он с таким трудом приобретал всю свою жизнь. Его личность исчезала, как тонкие стены бумажного домика, сносимая безжалостным потоком.
Его разум, его душа кричали от боли и ужаса. Его тело не могло издать ни звука, скованное неимоверной мощью ментального контроля.
- Твои жертвы чувствовали то же самое, - где-то на краю сознания услышал он слова своего судьи и палача.
«Пожалуйста!» - взмолился он неизвестно кому, зная, чувствуя, что палач неумолим.
- Лорд, - тихий голос как будто расколол пространство.
Мгновение, и пылающие глаза погасли, их ужасающая сила исчезла без следа. Франкенштейн судорожно вздохнул, оседая на пол.
- Кадис Этрама Ди Райзел. Не ожидал твоего визита. Но я рад тебя видеть.
Новый благородный, появившийся в тронном зале, вышел вперед, встав между лордом и человеком, заслонив собой последнего.
- Я бы хотел забрать его.
Некоторое время лорд молчал.
- Кадис Этрама Ди Райзел, ты ведь знаешь, на что идешь?
- Да.
Лорд кивнул.
- Если это ты… я согласен.
Они покинули замок и куда-то пошли. Франкенштейна сейчас мало волновало направление. Он просто шел, лихорадочно анализируя нанесенные повреждения, со страхом встречая все новые темные пятна и смутные идеи на месте разложенных прежде по полочкам знаний и фактов. Но, проведя поверхностный анализ, он немного успокоился. Не случилось ничего непоправимого. Лорд не успел затронуть основ. Остальное несложно восстановить. Теперь появились новые данные о силе лорда и, основываясь на приобретенном опыте, он найдет способ уничтожить зарвавшуюся тварь, вообразившую себя повелителем мира.
«Сейчас мне нужно переждать, восстановить утраченное и придумать новый способ борьбы с мразью, именующей себя благородными», - он посмотрел в спину представителя ненавистной ему расы.
«Ты спас меня, поэтому тебя я пощажу», - в порыве великодушия пообещал он.
Шедший впереди Кадис Этрама Ди Райзел едва заметно улыбнулся.
Вдалеке показался его замок.
***
***
Войдя в резные двери огромного особняка, его хозяин, слегка повернув к своему спутнику голову, произнес:
- Ты можешь выбрать любую свободную комнату, здесь их предостаточно.
«Он не собирается запереть меня?» - легкое удивление коснулось сознания, - «Кто я, пленник или все-таки гость?»
В любом случае бежать было некуда, да и бессмысленно. Прежнее место его обитания было начисто уничтожено во время боя, и все экспериментальные образцы погибли. Следовало найти новое прибежище, и этот огромный полупустой замок вполне подходил. Франкенштейн собирался продолжить свое последнее исследование. Первые опыты по воздействию изобретенного им состава на кровь благородных принесли весьма многообещающие результаты. Он выбрал комнату, исходя из соображений возможности быстрого побега, и отправился изучать особняк в поисках подходящего укромного уголка для временной лаборатории. Глупо было организовывать ее прямо в логове врага, но пока у него не было выбора. Небольшие и неопасные эксперименты легко можно будет скрыть, а после уже решить, что делать дальше.
Он нашел подходящий погреб в отдаленном крыле замка. Теперь стоило отдохнуть и приступать к восстановлению утраченных знаний. Он прямиком направился в свою комнату. Путь его пролегал мимо гостиной, где он расстался с приютившим его благородным. Не удержавшись, Франкенштейн заглянул туда.
И удивленно замер на пороге. Хозяин замка стоял спиной к двери, глядя в высокое узкое окно, а за его спиной находился накрытый на две персоны стол. Глаза человека сверкнули голодным блеском. Только сейчас он осознал, насколько сильно хочет есть. Не решаясь зайти, он застыл в дверях.
«Он ждет … меня?» - промелькнула показавшаяся абсурдной мысль.
В это мгновение благородный обернулся и, посмотрев на человека мягко и спокойно, произнес:
- Не разделишь ли ты со мной эту трапезу?
Франкенштейн ел очень быстро, и лишь немного насытившись, понял, насколько неучтивым, должно быть, выглядит его поведение. Благородные всегда были столь чванливы в отношении манер, и хотя человек тоже никогда не отличался их отсутствием, сейчас, жадно и торопливо набросившись на предложенный ужин, наверняка произвел негативное впечатление. Он бросил быстрый взгляд на хозяина, но тот, казалось, не обратил на его неловкость ни малейшего внимания. На лице его не было и следа надменного равнодушия, снисходительности или презрения, столь привычного в здешних краях в отношении «опасной игрушки» лорда.
Франкенштейн принял подобающий вид, сел прямо, вознамерившись доказать, что слухи о его буйстве и дикости сильно преувеличены. По правде говоря, в первый раз с тех пор, как он ступил на землю Лукедонии, он оказался за одним столом с настоящим чистокровным. И тем более удивило его, что предложенные блюда были вовсе не столь изысканы, как он ожидал.
- Тебе не нравится? – он вздрогнул, поскольку вопрос хозяина замка был чересчур созвучен его мыслям.
- Не то что бы… - с сомнением ответил он, - эта пища не плоха. Возможно, не совсем такая, как я себе представлял.
- Ты можешь приготовить лучше?
Его удивил столь неожиданный вопрос. Безусловно, он мог. Для его гения не было различия в ювелирной точности подбора ингредиентов для экспериментальных смесей, или же для обычной готовки. Он был перфекционистом, привыкшим доводить любое начинание до идеала, будь то сверхчеловеческая сила или простая яичница. Он также был талантливым кулинаром, но никто прежде не имел возможности познакомиться с этой стороной его таланта.
- Если ты действительно на это способен, я хотел бы это увидеть.
Мгновенно в голове Франкенштейна родилась новая идея.
«О, ты хочешь увидеть, на что я способен? Что ж, я предоставлю тебе такую возможность».
Он улыбнулся со всей возможной любезностью:
- Я приготовлю для те…, - он осекся и смутился, неожиданно даже для себя самого.
«Похоже, это обстановка не способствует фамильярности», - очень вовремя появилась мысль, которую он тут же счел хорошим оправданием.
- … для вас… я приготовлю для вас такое блюдо, которое вам никогда не доводилось пробовать.
Его собеседник кивнул.
«Это очень кстати», - радостно думал Франкенштейн, направляясь в свою комнату после ужина, - «именно под приготовление пищи я замаскирую свои начальные эксперименты. Все складывается более чем удачно».
Немного передохнув после полного потрясений дня, он придирчиво осмотрел свое жилище. И нашел чистоту комнаты отнюдь не идеальной.
- Что за прислуга в этом доме? - возмущенно вопросил он пространство. - Далеко не лучшая еда, и чистота тоже не вызывает восторга… Ну, раз теперь это мой дом, пусть даже временный…
И Франкенштейн принялся за уборку. Доведя свои покои до совершенства, он вышел наружу и с сожалением отметил огромную разницу между ставшей безупречной чистотой комнаты и обликом коридора, лестниц, гостиной...
И лишь спустя несколько часов, с удивлением остановившись где-то посреди уборки просторного холла, он задался вопросом о том, что же и зачем он делает.
«Буду считать это подробным знакомством с вражеской территорией, - после некоторого раздумья решил он, - «это пригодится, когда я буду готов уничтожить Лукедонию».
И он одержимо продолжил свое занятие.
В это время Кадис Этрама Ди Райзел стоял на небольшой террасе замка и задумчиво смотрел на восходящую над храмом почти полную луну. Прислушиваясь к непрекращающемуся копошению в своем доме, он подумал, что погружение в сон в ближайшем будущем планировать не придется.
***
***
Франкенштейн волновался. Он сам не понимал, почему происходящее в данную минуту было столь важно для него. Разум не находил ни одной достойной причины. Но он ничего не мог поделать с этим иррациональным, не поддающимся контролю чувством. Кусок буквально не лез ему в горло. Не моргая, смотрел он, как благородный подносит вилку к своим губам. Внутренности холодели.
«Да что же со мной? Какое мне дело до его мнения?»
Но он отлично знал, что не сумел достичь совершенства. Возможно, пара месяцев и несколько тысяч тщательно подготовленных опытов привели бы к желаемому результату. Но обещанный завтрак был на столе уже сегодня, в это утро.
Он не выдержал молчания и, проклиная свою слабость, неуверенно спросил:
- Вам … нравится?
Хозяин замка с достоинством кивнул, и Франкенштейн не смог сдержать довольную улыбку.
«Я как малое дитя», - тут же одернул он себя и принял максимально холодный и отрешенный вид. Довольно этого слюнявого ребячества, подобное поведение перед лицом врага недопустимо.
Благородный поднял на него взгляд и произнес:
- Слухи о твоем таланте не были преувеличены.
- Правда? – и вновь лицо Франкенштейна помимо воли озарила улыбка. И лишь секунду спустя, опомнившись, он уныло воззрился на свою тарелку.
«Ну вот, опять…»
***
***
Время шло, и человек обжился в чужом доме. Как-то само собой, он возглавил всю бытовую часть жизни замка. Он стал непререкаемым авторитетом, внушающим священный ужас, и жесткой рукой руководившим прочими обитателями.
«Не удивительно, ведь я разбираюсь в таких вещах получше многих», - без ложной скромности отмечал он.
И лишь хозяин замка по-прежнему оставался для него полнейшей загадкой.
Франкенштейн завел специальный каталог, который постоянно старался пополнять данными об этом странном существе. Но данных катастрофически не хватало.
Одной из его гипотез было то, что благородный способен читать его мысли. Но он отмел ее, как не состоятельную. Будь это так, его тайные эксперименты, его планы убийства лорда и, в перспективе, полное уничтожение ареала обитания благородных, были бы однозначно отслежены и пресечены.
Беспокоило то, что он никак не мог оценить истинную силу своего спасителя. В своих заметках он писал: «Я совсем не ощущаю его силу, но в то же время из самой глубины моего существа приходит чувство, что никогда прежде я не встречал столь могущественное и опасное создание. Когда я погружаюсь в это чувство, каждая частичка моей души начинает в страхе трепетать. При кажущейся отрешенности, он очень внимателен, при кажущемся спокойствии, наполнен недоступными мне порывами, иногда я думаю, что он совсем наивен, но порой в глубине его глаз я вижу вечность. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с подобной загадкой».
Стоило признать, что этот странный благородный не внушал желания немедленно убить его. Рядом с ним мятежный дух Франкенштейна успокаивался, гнев утихал, а творческий азарт приобретал новые формы.
Кулинария. Он никогда не думал, что настолько увлечется ею. Он всегда отлично готовил для себя. Сейчас же он делал это превосходно.
Анализируя свое отношение к хозяину замка, он часто попадал в тупик.
«Дай себе честный ответ, Франкенштейн. Твои оправдания лживы», - думал он иногда. - «Я презираю самого лорда, но мне не безразлично мнение этого молчаливого существа. Еще хуже то, что я стараюсь заслужить его похвалу, и радуюсь ей, как глупый щенок. Я понимаю, что ничтожен, но почему-то не чувствую себя таковым».
Не в силах отследить причин своих эмоций, он записал неожиданный для себя вывод:
«Мое сердце как будто восстает против разума».
Тайной был и статус благородного в Лукедонии. Если он каджу, то где его клан? Если он состоит в каком-то клане, то почему живет один в этом огромном поместье?
Сперва Франкенштейн думал, что прислуга в доме – люди, волею судеб оказавшиеся на земле божеств, заключили контракт с его спасителем. Но когда он задал этот вопрос, на него посмотрели весьма удивленно:
- О чем вы? Он никогда и ни с кем не заключает контрактов.
- Но … кто же он?
Никто не ответил.
Франкенштейн жил довольно свободно. Никто не следил за ним, не пытался его контролировать. Со временем он совсем осмелел, и, почти не скрываясь, приступил к новому этапу своих исследований.
Он экспериментировал с новым оружием, которое не только сможет противостоять оружию духа каджу, но и полностью затмит его своей мощью. Сочетание физики и энергетики, материи и духа, эта вещь должна была стать его лучшим творением.
Перед завершающим этапом он сутки напролет просиживал в своей импровизированной лаборатории, творя с таким остервенением, что руки его дрожали, а глаза безумным блеском горели в темноте.
Он уже был настолько близок к успеху, в мечтах своих стирая глумливое выражение с лица лорда, легким движением снося его надменную голову, что неожиданный провал застал его полностью неподготовленным.
Мгновенная цепная реакция уничтожила хрупкий баланс, и в ту же секунду над землей Лукедонии прогремел мощнейший взрыв. Его тело среагировало быстрее мысли. В мгновение ока он покинул подвал и, стоя в отдалении, со смятением и ужасом наблюдал, как рушится целое крыло замка. Не прошло и пары секунд - легкий порыв ветра, и рядом с ним стоял Кадис Этрама Ди Райзел.
Молча смотрел хозяин замка, как над руинами его владений оседает пыль. Франкенштейн тоже не смел проронить ни звука.
«Он убьет меня сам или сдаст лорду?»
Человек понимал, что его действия нельзя расценивать иначе, как предательство. Его планы были раскрыты, опасность экспериментов очевидна, и ему все еще нечего было противопоставить своим врагам.
Несколько минут длилось молчание. Наконец благородный спросил:
- Франкенштейн. Твоя жажда силы … столь велика?
Он не знал, что ответить. За эту одержимость его ненавидели, боялись и проклинали во всех существующих мирах. Терять было нечего, и он сказал правду:
- Только уничтожив меня, вы сможете что-то изменить.
- Франкенштейн, ты не нуждаешься в изменении. Тебе нужно нечто иное.
- А? – но его собеседник уже исчез.
Он вернулся к себе в комнату. Никто не погиб во взрыве в пустующем крыле замка, и он был рад это узнать. Но в остальном, он был настолько раздавлен своей неудачей, что не имел сил даже бежать. Да и куда, на этом маленьком, населенном могущественными тварями, острове? У него оставался только один козырь: он сделал так, что лорду больше не удастся надругаться над его разумом. В случае такой попытки, для Франкенштейна наступит мгновенная смерть.
В одиночестве он ждал конвоя. И тот не заставил ждать себя слишком долго. Не прошло и получаса, как в дверях замка появился Геджутель.
Почувствовав его ауру, Франкенштейн вышел навстречу.
- А ты быстр, старый шакал. Сегодня один? Вторая шавка повелителя за тобой не поспела?
- Я пришел не к тебе, - холодно отозвался каджу, - где Кадис Этрама Ди Райзел-ним?
Двери закрылись у Франкенштейна перед носом. Он не знал, что обсуждалось за ними. Но за эту короткую передышку он немного пришел в себя. Его жажда жизни взяла верх.
«Геджутель один. Попытаюсь убить его по дороге. Начну все заново, хоть в лесу на пне».
Каджу вскоре вышел. Игнорируя ожидающего его человека, он направился к выходу. Такой поворот событий был полной неожиданностью для Франкенштейна.
- Ты … не собираешься доставить меня к лорду?
- Как видишь, - буркнул Ландегре. И закрыл за собой дверь.
- П… подожди! – ошарашенный Франкенштейн рванул за ним, - Этот человек… он не позволил тебе?
Геджутель остановился.
- Ты удивлен? Кадис Этрама Ди Райзел-ним никогда не предает тех, кто доверился ему.
- Он … но кто же он?
Впервые за все время их непростого знакомства Геджутель усмехнулся.
- Ты до сих пор не знаешь? Я был о тебе лучшего мнения… Кадис Этрама Ди Райзел-ним – Ноблесс, он - сила и кровь нашей земли.
И Геджутель исчез, оставив Франкенштейна удивленно моргать в дверях.
***
***
Франкенштейну вовсе не было чуждо понятие совести. Его честь требовала, чтобы он объяснился с хозяином разрушенного им замка.
Он вернулся в гостиную, чтобы предстать перед благородным. Нет, теперь он знал, его следует называть Ноблесс. Все встало на свои места, и почтительность Геджутеля, и внезапная уступчивость Лорда. Сильнейший. Даже среди этих равных богам существ. Франкенштейн новым взглядом посмотрел на спокойное, слегка печальное лицо. Сам он был всего лишь человеком, поэтому, помимо его воли, во взгляде его появилось благоговение.
- Я очень сожалею о том, что произошло, - это была правда, он действительно сожалел.
Не увидев ожидаемого гнева, он продолжил:
- Я готов нести ответственность за то, что совершил. Если вы желаете назначить какое-нибудь наказание…
- Франкенштейн. То, что я желаю … это увидеть, какой ты человек.
***
***
«Какой я человек…»
Он бродил по окрестностям, приводя свои мысли в порядок.
«Какой я человек?» - он никогда особенно не задумывался над этим вопросом. Его жизнью руководили совсем иные страсти.
«Гений? Одержимый безумец? Светлейший ум человечества, способный двигать вперед его историю? Жестокий убийца, чье имя проклято в веках? Сверхчеловек или ничтожество, не способное достигнуть своей цели?»
Последний опыт провалился только по его вине. Он не полностью сделал то, что от него требовалось.
«Твои жертвы чувствовали то же самое», - эти слова лорда запали в его душу глубже, чем он предполагал.
«Никто не должен чувствовать подобное». И он не смог принести необходимые жертвы, не довел опыты до нужной точки, надеялся, что получится и так. И теперь сожаления о глупой неудаче боролись в нем с внезапно появившемся новым, незнакомым чувством. Какое-то неуловимое разумом беспричинное удовлетворение наполняло его. Мысли незаметно переключились на его загадочного покровителя.
«Будет ли он верить в меня до конца?» - с тайно надеждой думал Франкенштейн, - «И если я последую за ним … смогу ли я… хоть немного ...»
Образ Ноблесс пленял его. Сила и милосердие, спокойствие и утонченность, благородство и решительность, и эта бесконечная верность и надежность. Это существо обладало всеми качествами, которые желал для себя Франкенштейн.
Погруженный в свои думы, он добрел до руин, совсем недавно бывших его последней лабораторией.
«Я могу только разрушать…», - с грустью констатировал он, - «… или все-таки…»
В голове его родилась неожиданная идея.
Он почти бегом возвращался в свою комнату. Никогда прежде не помышлял он о чем-то подобном. Он не интересовался архитектурой, и мало знал об этом предмете, но разве есть что-то недоступное для его разума? Уже сотни задумок роились в его голове. Восстановить замок, придать новый облик, обезопасить от внезапных визитов. Столь огромное поле для фантазии!
Схватив какие-то попавшиеся под руку обрывки, он тут же начал чертить.
Часы летели незаметно. Он покидал свои покои только ради самых насущных дел.
«Вот он – смысл. Создавать не ради разрушения, а ради самого созидания. И это – только начало. Он узнает меня таким».
Как всегда во время творческого подъема, он потерял счет времени. Полностью погрузившись в свои замыслы, он не замечал ничего вокруг. Была ночь, темно и душно, за окном буйствовало лукедонское лето. В замке стояла полная тишина. И в этот мирный час пространство на мгновение содрогнулось в беззвучной, но показавшейся громоподобной, вспышке. И Франкенштейн понял - лорд здесь.
Когда он примчался в гостиную, Кадис Этрама Ди Райзел уже стоял напротив двух нежданных гостей – лорда и его постоянного спутника, доверенного каджу - Геджутеля. Молча указав на диван, Ноблесс опустился в кресло напротив. Геджутель встал за спиной своего повелителя. Остался стоять и Франкенштейн, но вовсе не из почтения к лорду. Так он чувствовал себя чуть более безопасно, не спуская со своего врага настороженного, полного ненависти взгляда. Поймав этот взгляд, лорд, указав на человека кивком головы, спросил, обращаясь к хозяину замка:
- Не цапнет?
Геджутель, пользуясь тем, что лорд его не видит, откровенно закатил глаза.
Франкенштейн, также не оценивший шутку, хотел ответить весьма дерзко, но сдержался, опасаясь, что его дерзость бросит тень на того, кого он больше не желал предавать.
Ноблесс молчал, выжидающе глядя на лорда.
-Кадис Этрама Ди Райзел, прости мой неожиданный визит, я здесь инкогнито, не хотел официально призывать тебя. Я слышал про инцидент, произошедший в твоем доме, и пришел узнать, не передумал ли ты.
С показным сочувствием взглянув на лорда, Франкенштейн насмешливо улыбнулся, он знал ответ.
- Нет, - его вера не была предана.
- Я предполагал, что ты так скажешь. После того, как ты выпроводил Геджутеля...
- Мой лорд… это не совсем так… Райзел-ним всего лишь… - попытался внести ясность каджу, слегка напуганный столь громкой характеристикой произошедшего.
Лорд поднял руку, призывая к молчанию.
- Сейчас я думаю не о себе и не о коварных планах этого самодовольного выскочки, - и вновь Франкенштейн смолчал, хотя был способен аргументировано поспорить об объемах самодовольства.
- Я думаю даже не о Лукедонии, - продолжил лорд, - я беспокоюсь о тебе. Кадис Этрама Ди Райзел, прошу, подумай еще.
- Мой ответ не изменится.
Лорд вздохнул:
- Время позднее. Пожалуй, я останусь здесь на ночь.
Франкенштейн и Геджутель синхронно вздрогнули, обменявшись одинаково ошарашенными взглядами.
Ночь уже стремилась к завершению, а Франкенштейн, не находя покоя, все еще метался по комнате.
«Что задумала эта подлюга? Находится с ним под одной крышей омерзительно и опасно. Может самому покинуть замок? Нет. Он здесь, значит и я должен остаться».
Чтобы хоть как-то занять себя, Франкенштейн попытался вернуться к чертежам.
«Следует значительно усилить систему безопасности. Никто не должен подходить к дому незамеченным».
Но не в силах подавить волнение, он бросал работу и раз за разом обходил замок. В последний из таких обходов он увидел тусклый свет и услышал тихие голоса. Бесшумно подойдя ближе, он разобрал обрывок фразы. Говорил лорд:
- … будет лучше для него же. Я понимаю твои стремления, но плодов они не принесут. Ты же знаешь его планы. Почему же ты настолько веришь в него?
Франкенштейн замер, прислонившись к холодной стене. Следующие слова заставили его сердце учащенно забиться.
- Лорд, никто другой не заслуживает большего доверия.
- Но ты же видишь, он стоит на краю. Его окружает тьма. Скоро его разум будет полностью поглощен ею. Ты ничего не изменишь.
Ноблесс ответил тихо и задумчиво:
- Никогда прежде я не видел подобной силы. Каждую секунду своей жизни он борется с поглощающей его тьмой. Ни один человек не обладает подобной волей, и ни один не заслуживает большего сочувствия. Стоять на краю для него равносильно победе, но он не просто стоит. Он меняется. Его человеческое сердце побеждает. Все могущество Лукедонии ничто по сравнению с пламенем души этого человека. Я хочу увидеть, как оно воссияет. А вы, лорд, хотите погасить это пламя?
Лорд долго молчал, размышляя, и, наконец, произнес:
- Я не ожидал, что ты скажешь такие слова, Кадис Этрама Ди Райзел. Но, как ты доверяешь этому человеку, так и я доверяю тебе. Я больше никогда не вернусь к этому разговору. Он вправе жить на земле Лукедонии.
- Благодарю, мой лорд, - Кадис Этрама Ди Райзел поднялся, склонив голову, а Франкенштейн сполз по стене на пол и закрыл лицо руками. Непозволительная слабость – слезы, сдавили горло. Одна мысль билась в его сознании:
«Я никогда не предам вашу веру. Больше - никогда».
После событий той ночи, впервые за долгие годы Франкенштейн спал спокойно. Преследовавшие его во сне и наяву кошмары как будто отступили.
В своих снах он видел, как на тонкой границе между его сознанием и клубящейся тьмой, населенной обреченными, жаждущими мести душами, ярко сияет ровный, спокойный свет. В самом сердце этого света он разглядел его источник. Он протянул к нему руки, глядя сквозь пальцы на искрящиеся серебром лучи.
- Страж моей души, - прошептал он. Освещенная фигура обернулась. Ему почудилась мимолетная улыбка. И он поплыл дальше в спокойный сон безо всяких видений.
***
***
Так было с первого дня его жизни: все, что он делал, он делал с полной самоотдачей. Не в его характере было останавливаться на полпути. Если он ненавидел, то всем своим существом, если был верен, то от всего сердца, если доверял, то полностью, без малейшего сомнения, если любил, то всей душой.
Впервые в жизни спасенный, оцененный не по поступкам, а по самой своей сути, облеченный полным доверием, Франкенштейн с надеждой смотрел в будущее. Он был готов отдать жизнь и прозакладывать душу ради одного мягкого взгляда, ради молчаливого одобрения Ноблесс.
Отныне открыто и с детской наивностью смотрел он на признанного им повелителя, воспринимая каждое его слово не разумом, а сердцем, безо всякого анализа, как прямое руководство к действию.
Он знал, что Кадис Этрама Ди Райзел никогда не злоупотребит его доверием, не сделает ничего, способного причинить ему вред.
И сами его стремления изменились. Он больше не помышлял о мести, ибо понимал, что это противно воле Ноблесс, но он желал силы, чтобы стать опорой и помощником для него. В череде спокойных дней он искал любую возможность быть рядом, исполняя и предвосхищая желания.
«В месте, откуда я родом, своего господина называют Мастером. Позволит ли он обращаться к нему также?» - как-то во время ужина посетила его мысль.
Он начал размышлять о том, уместно ли задать подобный вопрос во время трапезы, когда обычно молчащий за столом Кадис Этрама Ди Райзел обратился к нему:
- Франкенштейн.
- Да? - тут же ответил он, склонив голову.
- Я покидаю Лукедонию.
Некоторое время он смотрел на Ноблесс широко раскрытыми глазами.
- Куда вы направитесь? – наконец решился спросить он.
- В мир людей.
Именно этого он опасался. Он не знал, был ли мир людей запретной для него территорией. После всего, что он совершил, благородные, следящие за мировым порядком, доставили его в Лукедонию, в те времена без права возврата.
- Я … могу поехать? - с надеждой и страхом ожидал он ответа.
- Если таково твое желание.
Радость наполнила его.
«Не только в мир людей, я последую за вами в самые глубины ада».
Его эмоции легко читались на лице. Кадис Этрама Ди Райзел кивнул.
- Что вы планируете делать в людском мире? – Франкенштейн интересовался не из простого любопытства. Он хотел не просто сопровождать, его цель - быть полезным.
- Я выполняю долг Ноблесс.
- Долг Ноблесс? – он был удивлен. - Но разве у Ноблесс есть какой-то долг перед людьми?
Кадис Этрама Ди Райзел посмотрел куда-то поверх его головы.
- Неважно перед кем, долг Ноблесс - отдать свою кровь за этот мир.
От этих слов сердце Франкенштейна наполнилось тревогой:
«Как такое возможно? Весь этот мир не стоит и капли…»
- Отправляемся завтра.
- Все будет готово, - тут же ответил он, а для себя решил:
«Я не позволю случиться ничему плохому. Я буду рядом».
Наутро он ждал в гостиной. Он чувствовал, что должно произойти нечто важное. То, что окончательно изменит его жизнь и начнет ее новый этап.
Одетый в черный плащ с золотыми гербами Лукедонии, Кадис Этрама Ди Райзел появился на пороге.
Сделав несколько шагов, он посмотрел на ожидающего Франкенштейна.
- Подойди.
Приблизившись, человек остановился напротив и преклонил колено:
- Вы позволите мне следовать за вами?
- Поднимись.
Он поднялся, склонив голову перед единственным существом во вселенной, которому был готов принадлежать безраздельно.
- Франкенштейн, – произнес Ноблесс, - твое желание…
Как бьется сердце!
- … я исполню его.
Темно-вишневые глаза наполнились алым светом.
- Этим именем, я, Кадис Этрама Ди Райзел, принимаю твою верность и приказываю. Отныне, ты будешь вечно следовать за мной.
- Я повинуюсь … мастер, - тихо ответил Франкенштейн.
Зарисовка на ночь.
Легкий теплый ветер приносит в комнату запахи и звуки ночи. Луна только зарождается, ее свет слишком слаб, чтобы разогнать сумрак этого жилища.
На низком столике стоит бокал с вином. Рядом с ним – цветы, сегодня составленные в буйстве всех оттенков красного, их аромат переполняет комнату, споря с яркими запахами ночи.
Тот, кто сидит рядом со столиком, откладывает в сторону толстый тяжелый том в потертой обложке, который читал до сих пор, и берет в руки бокал. Сделав глоток, он едва слышно произносит:
“Франкенштейн”.
Имя звучит тише, чем шепот.
Он далеко, ощущение почти на грани чувств.
Он увлечен, его энергия кипит.
Наверняка занят своими исследованиями.
Сидящий в кресле медленно вдыхает и ставит бокал. Он закрывает глаза, слушая ночь. Сколько еще таких вдохов и выдохов понадобится, прежде…
Тихий стук в дверь.
“Мастер, это Франкенштейн”.
Он входит в комнату. На его лице тень легкого беспокойства, и вместе с тем ожидание и робкая радость.
“Мастер, вы звали…”
Он до сих пор боится поверить. Драгоценным даром воспринимает каждый взгляд.
Сидящий в кресле поднимает глаза. В ровное и спокойное течение извечности врывается привычный, но всегда в чем-то новый ритм. Райзел любит это ощущение, ясный звук в глубине молчания, заставивший замереть бесконечное движение времени. Позволивший ему на мгновение стать простой частичкой мира, быть по-настоящему живым. Он наслаждается этим чувством.
Но Франкенштейн уже склоняет голову. Он поглощен глазами мастера. Его переполняет восторг и желание безраздельно принадлежать их силе. Его сердце бешено бьется, но он стоит ровно, не шевелясь, ожидая.
Райзел поднимается с кресла…
Факты и легенды.
***
- Это место мало изменилось.
- Да, мастер, - ответил Франкенштейн.
“Как это у них получается? Эти маленькие европейские городки время как будто обходит стороной,” – подумал он, - “те же узкие извилистые улочки, мощеные темным булыжником, старые невысокие дома. Возможно, чуть больше света, немного изменились костюмы, но это все та же жизненная пьеса, играющаяся в тех же декорациях”.
- И это здание все еще существует…
Франкенштейн остановился в двух шагах позади мастера, удивленно глядя на колоритную, явно очень старую, но весьма ухоженную таверну, возникшую перед ними.
- У нее все то же глупое напыщенное название… И похоже, она работает, мастер.
- Я бы хотел зайти.
Внутри было многолюдно и шумно, люди галдели, звенели пивные кружки, маленький оркестр выдавал веселые танцевальные скрипы, которые с некоторой натяжкой Франкенштейн все же отнес к категории музыки.
Но стоило им войти, музыка смолкла, гомон прекратился, и все глаза устремились на них. Люди беззастенчиво перешептывались.
- Быть этого не может! – с радостным воплем к ним поспешил хозяин, - друзья мои, - обратился он к присутствующим, - разве это не чудо? Мы вновь станем свидетелями рождения легенды!
- Прошу вас, проходите, дорогие гости, - обратился он уже к вошедшим, - для вас только самые почетные места. Сегодня вы приобщитесь к нашей священной традиции.
Хозяин махнул музыкантам, и музыка заиграла вновь. Но теперь оркестр попытался сыграть старинную печальную балладу. Публика заворожено молчала, наблюдая за происходящим.
- Что это за балаган? – недоверчиво спросил Франкенштейн, сильно не любивший шутки, которые хоть как-то могли затронуть мастера.
- Вы приехали издалека и не знаете нашу легенду. Проходите, я все вам объясню.
И гостеприимный хозяин таверны попытался взять мастера под локоть, чтобы провести куда-то внутрь своего заведения, но Франкенштейн как бы невзначай преградил ему путь.
“Только коснись его, руки поотрываю”, - видимо в этот момент его лицо отчетливо отразило эту мысль, потому что хозяин весьма заметно вздрогнул. Больше не делая попыток приблизиться, он проводил их к стоящему несколько в стороне от общего зала и отделенному от него невысоким резным заборчиком, чистому и пустому столу.
- Прошу вас, присаживайтесь. Легенда начинается, господа! – торжественно произнес он.
***
Этот стол стоял на том же самом месте, что и много веков назад. Мастер сел там же, где сидел в прошлый свой визит сюда, свое прежнее место занял и Франкенштейн. У него практически не осталось сомнений по поводу этой легенды. Посетители украдкой косились на них, и действия вызвали новый взрыв перешептываний.
- Дорогие гости, - хозяин принял подобающий важности момента вид, - Я расскажу вам старинную, но абсолютно правдивую историю. Это случилось давным-давно, в те времена таверной владел мой далекий предок. И вот тогда, - голос рассказчика достиг апогея торжественности, - эту скромную обитель посетил спаситель.
- Сам Спаситель? – недоверчиво переспросил Франкенштейн.
Хозяин сник от такой непочтительности к своим словам:
- Это был не тот Спаситель, - сказал он обиженно, - это был наш спаситель, мы называем его святой Мартин.
- Мартин?! – Франкенштейн с трудом сдержался, чтобы не фыркнуть. Он бросил быстрый взгляд на мастера, но тот сохранял свое обычное хладнокровие.
- Ну… - хозяин немного растерял свой пафос, - точно его имя не известно… Но кто-то где-то слышал… а потом рассказывал своему приятелю... а тот уже рассказал остальным… что однажды его спутник… вроде бы… называл его Мартин.
“Глухие тетери, как можно было так ошибиться?”
- Так был еще и спутник?
- Спутник был, но дело вовсе не в нем. Вы, конечно же, обратили внимание на название нашего заведения?
- Конечно же, прекрасное название, - вежливо ответил Франкенштейн, мысленно пообещав припомнить старому хрычу столь пренебрежительно проигнорированного спутника.
- Это название – часть легенды, - хозяин вернулся к своему повествованию, закатил глаза и возвышенно продолжил:
- Когда-то этот город посетил прекрасный юноша с волосами цвета воронова крыла. Никто не знал, кто он, откуда пришел и куда впоследствии исчез. Это и был святой Мартин. Во время его визита в стране свирепствовала чума, - голос почтенного торговца приобрел подобающие случаю зловещие оттенки, - Многие уже умерли, а другие умирали. Он шел среди нечистот и разлагающихся тел, которые некому было убрать, и грязь мирская словно не касалась его. И вот на центральной площади он увидел умирающего человека, бьющегося в страшной агонии. Тогда святой Мартин сжалился над ним и возложил на него свои руки. В тот же миг больной исцелился. Слухи об этом чуде мгновенно облетели весь город, на площадь стекались все новые и новые больные, и святой Мартин исцелил каждого из них.
“Мастеру не нужно ни на кого “возлагать руки”, дубина, но в тот раз он действительно потратил очень много силы… Выживших в этом городе оказалось куда больше, чем это выглядело на первый взгляд”.
- После этого в городе был грандиозный праздник. Таверна моего почтенного предка была удостоена визита святого. Тогда святой Мартин показался горожанам столь элегантный и утонченным, что они решили, будто он принц из далекой страны. В честь него мой предок изменил прежнее название таверны на то, что вы видите сейчас.
“Тебе бы стоило лучше подучить свою историю. И в прошлый раз у этой таверны было то же дурацкое название”.
- С тех пор любой черноволосый молодой человек, посещающий нашу таверну, является ее почетным гостем. Святой Мартин был никому неизвестен в нашем городе, но придя сюда, спас город от вымирания. Поэтому, согласно нашему поверью, каждый путник, похожий на него, встречается здесь, как святой. Мы приглашаем его за тот же стол, где сидел Мартин, и стараемся воссоздать события того визита. В нашем доме бережно хранятся ценнейшие реликвии – скатерть, которой был тогда застелен стол и посуда. Для принца играла возвышенная музыка, которая исполняется для вас сейчас.
Франкенштейна слегка передернуло. Его абсолютный слух подсказывал, что скрипачу следовало бы забросить свой инструмент и идти обтесывать камни. Даже в прошлом, в этом, грязном и закопченном чумном доме, музыка звучала значительно лучше. Но он воздержался от комментариев.
- Тогда сын владельца подал самые лучшие блюда…
В этот момент за спиной хозяина появился здоровый, рыжеволосый, и весьма усатый детина. Он деловито расстелил скатерть и начал накрывать на стол.
Франкенштейн обреченно вздохнул. Все принесенные вещи не имели никакого отношения к описываемым событиям. Поверить, что они принадлежат той эпохе, могли разве что восторженные туристы и страстно желающие этого местные обыватели. Стоило ли говорить, что у прежнего хозяина не было сына, и представленный для воссоздания легенды цветущий рыжий усач был весьма отдаленно похож на бледно-серое худое приведение девочки, обслуживающее их в прошлый раз.
“А ты неплохо зарабатываешь на этой истории, старый пройдоха”, - подумалось ему.
- Наверное, эта легенда очень популярна?
- Безусловно, и горожане, и туристы обожают ее. К сожалению, так редко в наши дни можно встретить здесь кого-то похожего на святого Мартина. К тому же, мне кажется…, - хозяин опасливо покосился на молчаливого черноволосого иностранца и не закончил свою мысль, благоразумно переключившись на накрытый к тому времени стол, - прошу вас, отведайте нашей кухни! Это те же блюда, что ел святой Мартин, приготовленные по тем же старинным рецептам, испокон веков хранящимся в нашей семье.
Франкенштейн посмотрел на мастера, ожидая его решения. Лично ему не очень нравилась мысль, что мастер будет пробовать что-то в этой весьма средней забегаловке. Ни качество еды, ни уровень местной чистоты и гигиены, ни навязчивый хозяин заведения не внушали ему никакого доверия. Перевранная история, низкокачественная музыка, поддельная утварь и неустанное внимание местной публики, которой стало значительно больше с момента их прихода сюда, также не добавляли аппетита. Но мастер взял в руки поданные приборы, и Франкенштейну не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.
- Наслаждайтесь трапезой, господа, - кажется хозяин наконец был готов покинуть их, - в конце вас будет ждать еще один приятный сюрприз.
***
Местная еда оказалась не столь отвратительной, как он ожидал, хотя до его представлений об изысканности ей было далековато. Мастер, как ни в чем не бывало, приступил к трапезе, оставаясь абсолютно непричастным к окружающему их персоны ажиотажу. Франкенштейн тоже предпочел игнорировать активное перешептывание. Конечно же он слышал каждое произнесенное слово, но обычные обсуждения их внешности и манер, аханье женщин и некоторое напряжение среди подвыпивших мужчин, мало волновали его. К концу трапезы хозяин таверны вновь возник рядом с их столом.
- А теперь главная часть нашей традиции, - сказал он, привлекая всеобщее внимание. В древности сын хозяина и другие, выжившие благодаря святому, дети, подарили Мартину прекрасные белые цветы, которые тот с благодарностью принял.
У Франкенштейна слегка округлились глаза. Он представил возможную сцену с участием мастера и дородного рыжего “сына” и решил, что с традициями на сегодня пора заканчивать.
- Я сожалею, но боюсь, это невозможно, - сказал он, твердо глядя в глаза торговца.
- Но почему же? Это самая интригующая часть, уважаемые гости останутся довольны, я уверяю…
Франкенштейн взглянул на мастера в поисках одобрения или порицания своих действий, но ответа не получил. Решив, что данный вопрос оставлен на его усмотрение, он продолжил:
- Я прекрасно осознаю ваше настойчивое желание развлечь почтенную публику, но вы и так получили достаточно.
- Вы не понимаете…
- Не понимаю? – Франкенштейн поднялся, и хозяин отступил на шаг, судорожно сглотнув, - не понимаю, что все эти вещи – подделка, или что половина истории – досужий вымысел?
- Нет, вы просто не понимаете…, - отступая перед ним, хозяин коснулся спиной стены, скрывшись из поля видимости посетителей в зале.
- Не понимаю, что вы устроили из милосердного к вам, неблагодарные глупцы, деяния той персоны, туристический аттракцион? – спросил Франкенштейн тихо. Он не собирался пугать этого человека и никогда бы не осмелился применить в подобной ситуации даже малую толику своей силы, но одного его холодного яростного взгляда было вполне достаточно, чтобы заставить коленки торговца задрожать.
- Да нет же!.. Выслушайте меня! – в голосе человека послышались слезы, и Франкенштейн отвел глаза. Если он перегнет палку, мастер этого не одобрит, а прогневать мастера было последним, чего бы он желал совершить в своей жизни.
- Так что же я не понимаю? – уже вполне спокойно спросил он.
- То, что сразу после праздника Мартин и его спутник бесследно исчезли. И никто никогда больше не слышал о них. Поэтому церковь сочла недоказанным его существование и отказалась причислить его к лику святых. Но даже несмотря на это, мы считаем его нашим святым, заступником и спасителем города! И это вовсе не аттракцион, это наша…, - торговец задохнулся от слез, спазмом сдавивших горло и выступивших на его глазах.
Франкенштейн был удивлен. В этих словах звучала неподдельная искренность. Неужели он недооценил этого человека, жителей этого города?
Смирив свою ярость, он вернулся за стол.
- Мастер, вы желаете продолжить?
- Франкенштейн, - мастер внимательно посмотрел на него, - что ты сейчас думаешь об их чувствах?
Он опустил глаза:
- Они… в самом деле благодарны…
Мастер кивнул.
“Я ошибся в их намерениях”, - с долей раскаяния подумал Франкенштейн.
Даже немилосердно переврав и переиначив всю историю, эти люди действительно чтили своего “святого Мартина”.
И он остался сидеть, уже более спокойно ожидая развязки “воссоздания легенды”.
***
К счастью, вручить цветы были призваны соседские дети, жутко смущенные возложенной на них ответственностью. Под умиленные взгляды и восторженный шепот присутствующих, мастер принял цветы из рук лопочущей что-то невнятное ребятни.
На этом воссоздание легенды было закончено. Еще немного понаслаждавшись приветливыми скрипами того явления, что тщетно, но очень прилежно старалось походить на средневековую музыку, они покинули таверну. Довольный хозяин, весьма быстро оправившись от пережитого шока, напутствовал их, провожая до дверей:
- И обязательно посетите музей святого Мартина. Там есть редчайшие экспонаты…
Надо будет проверить, что это может быть, - сделал для себя заметку Франкенштейн.
- Мастер, может быть вы хотели бы посетить этот музей? – спросил он.
- В этом нет необходимости. Нам пора.
- Да.
***
Кадис Этрама Ди Райзел шел по узким извилистым улочкам средневекового городка. Под его ногами были древние булыжники мостовой, в ночном небе над его головой мягко светили извечные звезды. Время сделало круг и ненадолго остановилось. Ему было дано это увидеть. Мысли его слились с потоками времен.
Франкенштейн следовал за своим мастером, в нескольких шагах позади, не осмеливаясь грубо вмешиваться в недоступные ему процессы мироздания. Он редко мог предугадать, куда устремлены помыслы мастера. Как и тысячу лет назад, мастер оставался для него загадкой, чьи деяния подчас поражали его. Но сейчас он видел, что тонкие пальцы мастера по-прежнему сжимают стебли глупых маленьких белых цветов. В этом жители города не ошиблись. Цветы были теми же, что и в ту грязную и душную, пропахшую смертью, чумную ночь.
